Даниэл Уолмер - Чаша бессмертия

— Он все-таки умер! — воскликнул Гарриго, сверкнув глазами и сжав кулаки, а Конан громко хмыкнул.

— Он умер, мой господин, — кивнул доктор. — Но, конечно же, не оттого, что крошечная горошинка ударила его в лоб. Его нервы весь последний год были в таком напряжении, его сердце так издергалось в ожидания грозного удара, а одно прикосновение злополучной горошины повергло его в неописуемый ужас. Ужас был так силен, что сердечная жила разорвалась, и Серые Равнины приняли нового обитателя точно в срок, предуказанный когда-то.

Конан расхохотался.

— Твой хваленый рыцарь был не отважнее зайца! — сказал он, отсмеявшись. — Подумать только: не выдержала сердечная жила, оттого что слишком долго потел и трясся! Представляю, как он вел себя на турнирах и на дуэлях, не говоря уже о полях сражений…

Гарриго не заразился смехом приятеля. Он глубоко вздохнул и скорбно покачал головой.

— Да-да, ты прав: мне следовало бы разогнать эту магическую публику сразу и не тратить на них столько золота… Но как успокоить мне мою дочь? Моя маленькая Зи так изменилась! Ее голосок больше не звенит в доме — то светлый и беспечный, как ручей на поляне, то негодующий, как рык молодой львицы… Она забросила все свои прежде любимые забавы. Она больше не скачет, как юная амазонка, по городским улицам, не порет собственноручно нерадивых служанок, не разит жгучим, как красный перец, язычком своих дураков-кавалеров… Бедное мое дитя все чаще сидит в одиночестве, сжавшись в комок, и в черных ее глаза — затравленность и ужас. Я знаю, в этот момент она видит огонь, в котором сгорел ее кнут с рукоятью из перламутра. Я знаю, бедные губки ее в это время шепчут, подсчитывают, сколько лун, сколько дней осталось ей до рокового дня…

— Видит Митра, как я желал бы помочь нашей маленькой красавице! — горячо воскликнул старик. — Сердце свое бы вырвал из груди и отдал, если бы звездам была угодна такая замена!.. Но вот что хочу я еще сказать вам, мой господин: я слышал об одном настоящем астрологе. Да-да, настоящем! Не чета тем, что бросились врассыпную от ворот вашего дома, лишь только поняли, что здесь им больше нечем поживиться. Очень редко, но встречаются и такие среди болтливой и лживой своры в расшитых звездами колпаках… Живет он в трех днях пути от Кордавы. Он пришлый, аргосец, зовут его Майгус. Я слышал, что если он брался помочь кому-нибудь, то творил поистине чудеса! Правда, нрав у него очень странный, а характер капризный и непредсказуемый. Говорят, иногда он помогает простым людям, тратит по нескольку дней на какого-нибудь оборванца, у которого сбежала корова, и не берет за это даже медной монеты. Иногда же не пускает на порог роскошный караван, груженный подарками, откуда-нибудь из Иранистана (поскольку слава его достигает и этих отдаленных краев). Порой назначает за гороскоп немыслимую цену, услышав которую заказчику остается только плюнуть и уйти восвояси. Порой отказывается от денег, но велит совершить нечто невообразимое, от чего у почтенного человека встают дыбом волосы на бороде… Я не могу поручиться, что этот чудак спасет нашу крошку Зингеллу. Но отчего бы не попытаться, пока еще есть время и пока еще есть надежда?

Набитые бутылями дорожные сумки мелодично позванивали в такт крупной конской рыси. Звук этот немного развеивал унылые и скучные мысли, осаждавшие киммерийца, словно рой мошкары где-нибудь в ванахеймской тундре. Чтобы разогнать их окончательно, Конан вытащил прямо на ходу одну из бутылей, хорошенько взболтал, вынул зубами пробку и отхлебнул несколько крупных глотков. Да, Гарриго не прихвастнул: вино в его древних родовых подвалах и впрямь отличное и крепкое, словно ласка красотки после длительного воздержания!

Но все равно он зря поддался на его уговоры вчера вечером…

— Прошу тебя, Конан, сделай это ради нашей с тобой дружбы! — упрашивал его герцог. Изможденный его вид и напряженно горящие глаза придавали еще большую убедительность голосу. — Разве ты не говорил, что хотел бы помочь мне, хотел бы увидеть меня прежним?..

— Говорил! И не отказываюсь от своих слов! Но что ты хочешь от меня? — горячился варвар. — Нужно с кем-нибудь сразиться, скрестить мечи или шпаги?.. Нужно вытрясти из кого-нибудь душу?.. Нужно подставить грудь под удар?.. Что?!.. Я не ослышался: ты просишь меня протрястись шесть дней в седле, чтобы добраться до этого Майгуса (Нергал его побери!) и обратно? У тебя, что, нет гонца и пары охранников в придачу, чтобы поручить им это?.. Или этот самый Майгус отличается свирепым нравом и разрывает на клочки всякого, кто подъезжает к нему ближе, чем на пять локтей!?..

— О нравах и привычках Майгуса я знаю только то, что они непредсказуемы, — терпеливо ответил герцог. — Именно поэтому я прошу съездить к нему тебя, Конан. Ты сам понимаешь, насколько для меня важно, чтобы этот аргосский чудак согласился помочь Зингелле. В ней — последняя моя надежда, последнее мое упование! Не секрет, Конан, для тех, кто тебя знает, что удача бегает за тобой по пятам. О твоих невероятных подвигах ходят легенды по всей Хайбории. Боги любят тебя! Если Майгус почему-либо взбрыкнет и откажется составлять гороскоп Зингелле, один его взгляд на тебя может заставить его переменить решение. Один твой вид, Конан, способен убедить любого!..

На такие слова киммерийцу возразить было нечего. И хотя мысль о предстоящем путешествии нагоняла на него тоску, он согласился. Немало способствовало его согласию и то, что Гарриго обещал плотно набить все дорожные сумы Конана и двух его спутников (солдат охраны, которых он настоял взять с собой для большей надежности) самым отборным вином из своих знаменитых подвалов.

— Но и это еще не все, Конан, — сказал герцог, провожая его ранним утром к воротам своего особняка. — Ты погляди только, какой красавец! Теперь он твой.

Слуги подвели к Конану огромного вороного жеребца, горячего и статного, из лучших аквилонских конюшен. Киммериец восхищенно присвистнул. Высокие и сильные кони, с широкой грудью и холкой в человеческий рост, на которых его мощная фигура смотрелась ловко и соразмерно — были его слабостью.

— Эту зверюгу я подарил Зингелле год назад, — сказал Гарриго со вздохом и провел ладонью по блестящему крупу, отчего конь фыркнул и замотал головой, раздувая ноздри. — После случая со старухой она невзлюбила его и каждый день спрашивает, спустили ли с него шкуру и отдали ли на колбасу…

— На колбасу — такое чудо?! — Киммериец вскочил в седло и подобрал поводья. — Она большая шутница — твоя Зингелла. Надеюсь, когда с ней будет все в порядке и настроение ее улучшится, она станет шутить веселее!