Дэвид Уитли - Стражи полуночи

По словам доктора, дедушка его вот уже несколько лет не покидал своих комнат. Каждое утро Лили находила на бронзовых дверях, ведущих в покои графа, записку, содержавшую распоряжения на грядущий день. Звонок колокола напоминал ей о том, что настало время подать хозяину завтрак, неизменно состоявший из яичницы с беконом и кофе. Уставив поднос тарелками и чашками, Лили подошла к бронзовой двери. Как правило, по утрам дверь бывала закрыта, и сегодняшний день не стал исключением. Лили открыла деревянную дверцу в стене, за которой обнаружилась ведущая наверх шахта, поставила поднос на специальную платформу, закрыла дверцу и позвонила в колокольчик. Через несколько минут до нее донеслось громыхание, говорившее о том, что поднос с едой двинулся наверх, в обсерваторию. Лишь один-единственный раз Лили попыталась проникнуть в покои хозяина без приглашения, и оглушительный рев разгневанного графа до сих пор стоял у нее в ушах.

Больше Лили не повторяла столь безрассудных попыток. Она слишком хорошо знала, какая участь ожидает слугу, который имел несчастье прогневить своего хозяина. Когда она служила у переплетчика книг, ей довелось видеть, как другая девушка, рыдая, ползала у хозяйских ног. Слуга, которого с позором изгнали из дома, не мог рассчитывать на то, что его примут в другой дом. На таких людях лежало клеймо позора. Их называли «порченым товаром» и с презрением закрывали перед ними двери. Они лишались не только возможности работать, но и возможности жить.

Лили понимала: оказавшись на улице, где свирепствуют чума и одуревшие от голода оборванцы, она не протянет и недели. Ее хозяин, граф, держал судьбу девочки в своих руках. Он был известен суровым нравом, и с этим приходилось считаться. Лили никогда не расспрашивала о девушке, которая служила до нее в этом доме и носила грубые домотканые платья, перешедшие теперь к Лили. Как ни странно, платья эти идеально подошли девочке по размеру, хотя для своих лет она была мала ростом. Один из передников, доставшийся Лили по наследству, прежняя владелица начала штопать и оставила в нем иголку с ниткой, словно отложила работу на несколько минут.

Когда Лили вернулась к комнате Марка, дверь оказалась приоткрытой. Девочка бесшумно открыла дверь пошире и заглянула внутрь.

Марк сидел на кровати, вперив взгляд в пустоту. Во время болезни волосы ему сбрили наголо, так как, по словам доктора, в них могла содержаться инфекция. Теперь волосы начали отрастать вновь, густые, темно-пепельные. Марк уже не выглядел таким истощенным, как прежде. Видно было, что сложение у него крепкое или, по крайней мере, станет таким, когда мальчик полностью поправится. Словно ощутив, что на него смотрят, Марк резко повернулся. Бледное его лицо было покрыто пятнами, губы решительно поджаты. Он уставился на девочку, не говоря ни слова. Взгляд покрасневших от слез глаз был исполнен вызова.

Лили, склонив голову набок, пристально всматривалась в него. В глубине его глаз по-прежнему плескалось отчаяние, однако она разглядела там проблески другого чувства. Чувства, прекрасно знакомого ей самой. То было любопытство.

— Хочешь осмотреть башню? — спросила Лили.

Мальчик молча кивнул.

Следующие два дня оказались не такими уж тоскливыми. В башне имелось множество комнат, которые интересно было исследовать. В большинство из них Лили могла входить беспрепятственно — ведь на поясе у нее висела связка ключей. Самые простые вещи ввергали Марка в изумление. Когда она привела его в старую пыльную столовую, он замер на пороге, открыв рот, и лишь несколько мгновений спустя решился войти. Лили последовала за ним, насмешливо вскинув бровь.

— Это всего лишь стол, Марк, — пояснила она, постучав по столешнице костяшками пальцев. — Похоже, ты принял его за чудовище, которое вот-вот оживет.

— Но… он из настоящего дерева… — пробормотал Марк, робко коснувшись темной дубовой поверхности. — Кому понадобилось делать стол из такого драгоценного материала? Если бы у моего отца было столько дерева, он построил бы лучшую рыбацкую лодку из тех, что когда-либо плавали по реке Оре. И тогда мы бы могли наловить куда больше рыбы и забыли бы про голод…

— Если обычный стол произвел на тебя такое сильное впечатление, что ты скажешь, увидев столовое серебро, — торопливо перебила Лили и направилась к буфету.

Конечно, хвастаться богатствами графа перед этим мальчишкой было до крайности глупо, но Лили чувствовала, что нового знакомого необходимо отвлечь. Лучше, выпучив глаза, любоваться неведомыми сокровищами, чем горевать по утраченной семье. Со слов доктора Лили знала, что из всех родных Марка в живых остался лишь отец.

Лили поставила на стол огромное серебряное блюдо и толкнула его к Марку.

— Не желаете ли канапе, сэр? — шутливо спросила она, указав на пустое блюдо.

Марк недоуменно уставился на нее, и Лили почувствовала, что щеки ее зарделись от смущения. Шутка явно оказалась не слишком удачной.

— Иногда я позволяю себе немного поиграть с этими штуковинами, — в замешательстве пробормотала она. — После того как переделаю все дела. Приходится придумывать себе занятия, иначе одолевают грустные мысли. — Лили отодвинула тяжелый стул и села. — А слишком много думать мне совершенно ни к чему.

— Мне тоже, — откликнулся Марк, глядя на собственное отражение в блестящей поверхности блюда. — Но я чувствую, что в таком месте, как это… от мыслей нет спасения. Здесь все… как в древней легенде, — неуверенно заметил он, обведя глазами безмолвную залу. — Заколдованная башня, полная заброшенных пустых комнат… бесконечные винтовые лестницы… магические окна, сквозь которые можно увидеть иной мир.

— Будь эти окна магическими, они всегда оставались бы чистыми, — усмехнулась Лили. — А так мне постоянно приходится их мыть.

От внимания девочки не ускользнуло, что уголки губ Марка дрогнули. Конечно, то была еще не улыбка, лишь слабый намек на нее. Тем не менее ей удалось добиться сдвига к лучшему.

— Эта башня вовсе не заколдованная, — продолжала она. — Граф предпочитает жить здесь, вот и все.

— Граф? — переспросил Марк.

— Граф Стелли. Мой хозяин.

— Я думал, твой хозяин — доктор…

— Доктор Теофилус — твой хозяин, — сказала Лили и тут же пожалела о своих словах.

Марк потупил взор. Щеки его вновь покрыла бледность. Лили слишком хорошо понимала, что творится у него на душе. Сама она воспитывалась в сиротском приюте, а когда ей было вдвое меньше лет, чем Марку сейчас, ее продали переплетчику. У нее не было другого выбора, кроме как работать. Если перестанешь работать, никто не будет тебя кормить. Подобно кочерге или половой щетке, тебе не положено иметь ни мыслей, ни чувств. Все, что остается, — смиренно ждать того дня, когда хозяева сочтут тебя бесполезным и вышвырнут вон.