Миллер Лау - Талискер

— Я просто пыталась утешить тебя, Малколм. И утешила. Вокруг умирали люди; твоя любовь к Констанции была сладка и горька одновременно. Она воодушевила тебя, и ты умер почти счастливым, разве нет?

Он не ответил, а молча опустил голову. На его лице читались ярость и удивление. Деме решила сменить тему и продолжила рассказ.

— Когда все умерли, я бродила по пустым улицам, и мои шаги отдавались эхом от унылых стен. Я бы непременно покинула это место, чтобы пытаться достичь своей цели, но меня одолевала нерешительность, рожденная пониманием, что можно принести мор и в другие части города. Я не слишком-то высокого мнения о людях; и все же мне не хотелось вызывать смерть. В темное и жестокое время мора я видела достаточно отваги, чтобы осознать, что у людей тоже есть душа. Увы, решение мне принимать так и не пришлось, судьба распорядилась иначе. И теперь, когда время наконец настало, я не могу выйти отсюда. Я пленник.

Через десять лет после окончания мора несколько семей вернулись в дома, расположенные почти возле Хай-стрит. Я держалась от них подальше, не желая причинить им вред. А потом… могущественный человек по имени Элиас решил расследовать, что же здесь все-таки произошло. Он единственный из всех, кого я встречала в вашем мире, владел искусством магии. Этот человек пришел за мной — почувствовал мое присутствие и сумел отыскать меня. Мы поговорили; я восхитилась им и желала бы узнать побольше о его магии, но он испытывал лишь ненависть. Понимаешь, жена и ребенок Элиаса пали жертвами мора, и его сердце с тех пор оледенело. Он пытался убить меня. Мы сражались здесь, в комнате, — видишь следы на стенах? Я оказалась сильнее, и он бежал, смертельно раненный. Элиас умер не сразу — слишком сильно пылала его ненависть. Он вернулся следующей ночью и наложил запирающее заклятие, так что я не в силах покинуть это место. Заклятие все еще держится. Элиас умер, думая, что одержал победу. Пожалуй, и в самом деле одержал, ибо за прошедшие восемь сотен лет память померкла и сны снова стали мирными. Возможно, теперь я бы вышла в мир людей. Нет, скажу честно: вышла бы непременно. Но Элиас закрыл мне путь. Благословлять или проклинать его? Не знаю.

Рассказ утомил Деме. Она откинулась на спинку стула и на мгновение прикрыла глаза.

Донесся голос Малколма, такой же странно неживой, как и он сам, но все же с чудовищным шотландским акцентом:

— И какое отношение это имеет ко мне и моему потомку? Я бы убил тебя, если б мог. Да, убил бы — за те восемь сотен жизней, которые украла ты, отвратительная самовлюбленная тварь!..

Деме открыла глаза, и ее взгляд был полон ярости.

— Осторожнее, малыш, — прошипела она. Малколм вздрогнул, однако не отступил.

— Ну что, убьешь меня? — насмешливо протянул он.

— Просто поверь, — до жути спокойным, холодным голосом проговорила Деме, — что я могу причинить тебе боль . — Помолчав, она вздохнула и продолжила: — Мне нужна твоя помощь, Малколм, но я отправлю тебя назад, если понадобится.

— Нет, — сдался он. — Скажем так, ты возбудила мое любопытство.

Она вновь рассмеялась, и звук отдался эхом в пустой комнате, где говорили двое, которые должны были давно умереть.

— Мне не нужно твое любопытство, мне нужен твой потомок. Смотри.

Деме произнесла заклинание видения, и посреди комнаты в черном недвижном воздухе медленно проявилась картина мира наверху. Заклинание совсем незамысловатое, прямо-таки недостойное ее, все же на Малколма оно произвело впечатление.

— Понимаешь, — тихо промолвила Деме, — благодаря Элиасу я не могу встретиться с ним лично. Даже, тебе, моему посланнику, будет непросто привести его сюда. Я не знаю, как проявится магия… Но смотри! Смотри, я так долго ждала этого…

Талискер собирался покинуть уютную скамейку возле дерева и отправиться к автобусной остановке, когда из подземного перехода раздались сердитые крики. Наверх вышла юная парочка, причем девушка шла очень быстро, прижимая к себе сумочку. Парень почти бежал, пытаясь от нее не отстать.

— Подожди, Сьюз, — позвал он, моргая на ярком свету и потея в кожаной куртке, которая сидела на нем плохо и напоминала скорее обивку дивана.

Парень остановился, откашлялся и сплюнул на дорогу. Девушка, не думая даже обернуться, поспешила к остановке.

— Черт, — тихо выругался парень. Раздались новые крики, на сей раз ближе, и из перехода вышел старый бродяга.

— Прям весь бок, — кричал он. — И нараспашку. Да уж, прям нараспашку!

Кажется, бродяга обращался не столько девушке, сколько к миру в целом. Потом старик покачнулся и едва не упал, но все же восстановил равновесие и, выпрямившись, заговорил совсем по-другому:

— Все в порядке, девчушка, все в порядке.

Талискер застыл, пытаясь понять, что же ему напоминает странное поведение бродяги. Однако не успел он как следует покопаться в памяти, как тот снова закричал:

— Шлюха!

Девушка, которую старик только что пытался успокоить, остановилась, прижимая к себе сумочку.

Талискер обратил внимание, что на бродяге ярко-желтые кроссовки, которые выглядели нелепо в сочетании с грязно-серой одеждой, но… Все же человек держался со странным достоинством.

В этот миг бродяга с разгону врезался в юношу с криком:

— Боже мой! Твоя нога! Твоя нога!

Терпение парня лопнуло, он схватил старика за лацканы и встряхнул. Тот, казалось, и не заметил, а смотрел невидящим взглядом в…

Контузия! Талискер невольно вскочил со скамейки. Старик, как дядя Талискера, был когда-то контужен. Такие люди обречены снова и снова видеть, как их друзья взрываются, разлетаются на части. Ни один современный фильм «ужасов» не в силах выразить такое. Кошмарные воспоминания запечатлеваются в мозгу несчастных и проигрываются в самые неподходящие моменты, постепенно сводя с ума бывших героев.

— Вонючий урод! — заорал парень.

Талискер опоздал на секунду, и юноша успел стукнуть старика по лицу. Из носа хлынула кровь, и бродяга застыл в оцепенении, явно перепуганный. Но парень не успокоился, а снова подтянул к себе несчастного.

— Вонючий урод! — повторил он, намереваясь ударить старика по ребрам.

— Отпусти его, — тихо проговорил Талискер. Он стоял за спиной парня, положив ему руку на плечо. Ему не хотелось причинять боль глупому мальчишке. — Отпусти.

Парень не обернулся. Застыл, словно в нерешительности, и наконец плюнул в окровавленное лицо старика.

Рука Талискера сильно сжала его плечо, и он отпустил свою жертву.

— Этот придурок доставал мою подружку, — проскулил юноша. — Она испугалась.