Анастасия Анфимова - Под несчастливой звездой

Берег становился все круче, песок и гальку под босыми ногами сменили крупные угловатые обломки прибрежных круч. Старик шел, прижимаясь к скалам, внимательно глядя под ноги, опасаясь поскользнуться на мокрых камнях. «Если упаду, меня спасать будет уже некому», — думал Энохсет, морщась от летевших в лицо соленых брызг. Все еще не успокоившееся море бросало на берег мелкие злые волны, уже с трудом преодолевавшие каменные завалы.

Медленно, шаг за шагом он добрался до края мыса и заглянул в бухточку, где на поверхности моря плясали доски, корзины и прочий мусор.

Здесь вдоль берега тянулся широкий карниз, постепенно сужавшийся и поднимавшийся к верху. У самой кромки воды старик заметил два сапога, похожих на те, что носят халибы или ольвийцы.

Переведя дух, Энохсет посмотрел на море. Он знал, что в той стороне располагается страшный океан мрака, и нет никакой обитаемой земли, кроме, может быть, нескольких островков и полулегендарной «счастливой Уртании», откуда давным-давно даросские купцы привозили необыкновенную посуду, пряности и чудесное «дыхание богов».

Старик встал, остался последний переход. Он уже видел темную расщелину в скале, откуда торчала нога. «Боги, пусть он будет жив, — бормотал Энохсет про себя. — Если он уже умер, это станет слишком жестоким наказанием даже для такого грешника как я».

Он добрался до сапог, поднял, вылил из них воду и поставил сушиться в тенек. Не доходя пяти шагов до расщелины, старик понял, что человек жив. Вытянутая нога дернулась. Забыв об усталости, Энохсет бросился бежать. В неглубокой сырой нише, растянувшись на камнях, лежал лицом вниз мужчина с длинными мокрыми волосами в коричневой, непривычного покроя куртке.

Старик осторожно коснулся пальцами его шеи. Кожа оказалась теплой, а под ней ясно чувствовалось биение пульса.

— Хвала тебе, о Сет мой змееголовй покровитель! — не удержался от радостного восклицания Энохсет и перевернул тело на спину.

Перед ним лежал очень худой молодой человек с красивым изможденным лицом. На подбородке и под носом темнел мягкий юношеский пушок, четко очерченные, потрескавшиеся губы покрывала соляная корка.

Старик засуетился, достал из сумки бурдюк и поднес к лицу неизвестного. Едва первая капля попала в полуоткрытый рот, длинные ресницы дрогнули, голова повернулась, а губы плотно обхватили кожаное горлышко.

— Осторожно, — пробормотал Энохсет. — Осторожно. Не надо сразу так много.

Юноша открыл голубые невидящие глаза, и что-то пробормотав, вновь впал в забытье.

Старик попробовал его передвинуть. Но, тут же охнув, сел на мокрые камни, чувствуя, как резко закололо под лопаткой. «Как же я его отсюда вытащу и донесу до деревни?» — растерянно подумал Энохсет и сам приложился к бурдюку.

— Гм, — буркнул он. — Значит, придется нести сюда еду и лекарство.

Оставив неизвестному воду, старик пустился в обратный путь, добравшись до дома уже далеко за полдень. Отдохнув и приготовив себе укрепляющее питье, Энохсет принялся собирать все необходимое: лекарство, изюм, сушеную рыбу, отыскал в кладовке последнюю амфору вина и без колебаний сковырнул залитую смолой пробку.

Набралась порядочная корзина. Старик крякнул и потащил ее к берегу. Но как пронести все это по скользким камням? Каждый раз, останавливаясь отдохнуть, Энохсет ломал над этим голову. Решение пришло неожиданно. Зря что ли он тащит с собой веревку? Обрадовавшись, старик резко сменил направление и к вечеру добрался до того места, где убил козу. Самой добычи там уже не оказалось, в траве белели только обглоданные косточки. Но Энохсет равнодушно прошел мимо и вышел к обрыву. Здесь он перекинул веревку вокруг куска скалы и стал осторожно спускать корзинку вниз. Убедившись, что груз лежит на уступе и никуда не денется, старик, прежде чем отправиться к морю, связал веревку крепким узлом.

Море успокоилось, и идти стало немного полегче, тем не менее, Энохсет шел очень осторожно, с трудом сдерживая желание побежать.

В пещерке ничего не изменилось. Юноша так же лежал на голых камнях, только худое лицо его стало, кажется, немного румянее. Хотя это мог быть отсвет закатного солнца.

Первым делом старик расстелил на камнях циновку и перекатил на неё податливое тело. Отдохнув, разложил на уступе крошечный костерок и взялся за приготовление лекарства. Энохсет не обладал такими талантами как его господин и наставник, но кое-чему все-таки научился. Когда зелье приготовилось, он приподнял голову юноши и стал по ложке вливать ему в рот целебный настой.

После первой тот закашлялся и открыл мутные голубые глаза.

— Пей, — улыбаясь, проговорил старик. — Это лекарство.

Юноша что-то ответил. Кроме родного, Энохсет хорошо знал либрийский, немного радланский. Приходилось ему общаться с халибами. Но этот язык не походил ни на один из известных ему.

Едва проглотив настой, юноша вновь погрузился в забытье. «Сколько ему лет? — подумал старик. — Пятнадцать или шестнадцать?»

Он тяжело вздохнул. «Моему Атамхату было бы уже двадцать», — Энохсет провел шершавой старческой ладонью по спутанным, запорошенным морской солью волосам молодого человека. На глазах старика выступили слезы. Он коснулся сухими губами высокого лба юноши и, заботливо поправив одеяло, выбрался из расщелины.

Два дня Энохсет ухаживал за неизвестным, поил лекарством, кормил размоченным изюмом, стирал в море загаженные штаны. Только на третий день юноша открыл глаза и осмысленно посмотрел на своего спасителя.

— Кто ты? — спросил старик по либрийски.

Тот облизал пересохшие губы, и что-то пробурчав, вновь погрузился в забытье.

— Вот ведь незадача, — пробормотал расстроенный келлуанин. — Как же мне с тобой говорить?

Но, прежде чем разговаривать с юношей, его нужно накормить, а у старика остался только изюм. Заботливо укутав неизвестного теплым одеялом, Энохсет отправился на охоту. Позднее он не раз удивлялся, как у него тогда хватило сил завалить первой же стрелой большую упитанную козу, почти не отходя от берега. Отрезав задние ноги и печень, старик спустил на уступ мясо и еще одну вязанку хвороста.

После мясного бульона и свежей печёнки парнишка повеселел. Он даже сделал попытку сесть. Келлуанин заботливо подложил ему под спину корзинку.

— Ты кто? — повторил он свой вопрос по халибски.

И видя, что неизвестный по-прежнему его не понимает, положил себе ладонь на грудь.

— Я Энохсет. Писец

— Энохсету песец, — ужасно коверкая слова, повторил юноша.

— Нет! — поморщился старик, махая руками.

Ткнул себя пальцем в голую грудь.