Вера Камша - Дневники мэтра Шабли

1 день месяца Весенних Скал 393 года круга Скал.

Сегодняшний день ознаменовался ссорой с Йозефом Шлихом, отныне этот человек для меня не существует. Началось с того, что я застал господина Шлиха в аудитории землеописания над картой северной части Талига, я спросил его, что он тут делает. В ответ Шлих выразил озабоченность расположением наших армий и показал мне, где они должны находиться.

Признаюсь, я искренне радовался, слушая пояснения Шлиха, ибо обстоятельства складывались для повстанцев исключительно благоприятно. Герцог Окделл и его сподвижники заняли выгодные позиции на стыке Надорского нагорья и Ренквахи и могут держать оборону до подхода помощи из Каданы. Пройти через незамерзающие топи невозможно, и Олларам остается либо штурмовать Ферру - неудобный проход между отрогами Восточной Торки и Надорской грядой, либо бросить в бой армию Рудольфа Ноймаринена, а это невозможно. Шлих откуда-то узнал, что в восточной Кадане собрались те, для кого свобода отечества превыше собственной безопасности. Им удалось вооружить армию, которая ждет лишь, когда подсохнут дороги. Их вряд ли остановят, так как стоящий на границе Бергмарк, Гаунау и Каданы Ноймаринен связан войсками Хайнриха.

Шлих прямо-таки исходил злостью, проклиная Гаунау, Кадану и Окделла. Когда он в десятый раз назвал мятежного герцога предателем, я не выдержал и сказал, что поднявший меч во имя свободы всегда прав, и что Надор и Эпинэ укажут дорогу другим. И что я услышал в ответ? То, что лишь моя болезнь и слабое телосложение мешают этому быку бросить меня в пруд и что я должен благодарить Создателя, что в семье Шлихов нет доносчиков. Неужели этот человек, так же как и я учился в Академии, входил в студенческое братство, распевал «обнимем друг друга за плечи, друзья». Непостижимо! Я оставил бывшего ученого и бывшего человека любоваться картой и вышел в парк. Деревья были покрыты нежной зеленью, трава желтела от одуванчиков, весело щебетали птицы. Весна! Она способна внушить надежду даже в самое одинокое сердце. Надор будет свободен, я в это верю, ведь свободу нельзя удержать, как нельзя остановить солнце.

4 день месяца Весенних Скал 393 года круга Скал.

Вчера я удостоился немыслимой чести - любовался, как люди, которых велено называть лучшими, делили сыновей, внуков и племянников друг друга. Глупейшая церемония, которая обходится казне в немалую сумму, однако не мне считать деньги в мошне Его Величества Фердинанда Оллара.

Все менторы получили пропуска на площадь Святого Фабиана, но воспользовались ими лишь я и учитель фехтования. Шлих к моему немалому удовольствию еще вчера уехал к своему семейству, Кваретти по своему обыкновению спал. Я тоже не горел желанием любоваться на разодетых ничтожеств, но историку и литератору нужно изучать жизнь во всех ее проявлениях. И я поехал. Разумеется, не обошлось без накладок. В карете нас было всего двое, а фехтовальщик был военным, а, следовательно, болтуном, лишенным даже намека на такт. Он имел сомнительное удовольствие знать маршала Алву, когда тот был еще полковником… Полковник в неполных двадцать пять! Пусть кто-то после этого мне скажет, что в этой стране чины и награды раздаются по заслугам, а не по рождению. Тем не менее, я был вынужден выслушать длинный, приправленный дешевыми шутками рассказ о том, как полковник Алва нарушил приказ, убил генерала Рокслея и сам стал генералом. Наш пырятель был от этого в восторге, по крайней мере, он четырежды повторил фразу Алвы, которую тот якобы сказал, готовясь разрядить пистолет в грудь несчастного Рокслея. «Лучше я убью вас, чем Хайнрих убьет фок Варзов!».

Я молчал, предоставив фехтовальщику смеяться в одиночестве. Очень надеюсь, что скоро этим господам будет не до смеха. Маршал Алва может до осени биться лбом в Ворота Ферры, это ему не поможет. К счастью все в этой жизни имеет свой конец, и наша карета остановилась у площади Святого Фабиана, посредине которой торчит некая архитектурная причуда, именуемая колонной Святого Фабиана. Разодетые гвардейцы проверили наши пропуска и кивнули нам на переполненную правую галерею. Разумеется, ведь Центральную занимали Лучшие Люди.

Фехтовальщик принялся работать локтями и лишь благодаря этому обстоятельству нам удалось занять места, с которых было видно и шеренгу унаров и королевскую галерею. Впрочем, мое зрение не позволяло мне рассмотреть лица, хотя было бы любопытно взглянуть на всесильного кардинала и молодую королеву. Унары стояли ближе, но я их различал с трудом, зато не мог не видеть оседлавшего белую лошадь капитана Арамону, похожего на памятник самому себе.

Трубили трубы, били барабаны, гвардейцы совершали заученные и бессмысленные, как все это действо, движения. Мимо галереи медленно и важно прошел высокий рыжий генерал с надменным лицом, я догадался, что это церемониймейстер Манрик. Он махнул платком, музыканты вновь подняли шум, затем вперед вышли два человека со свитками. Еще одна хорошая мина при плохой игре, ведь все давным-давно было решено. Герольд прочитал список унаров, начав с того, кого было велено считать лучшим. Лично я не поставил бы будущего графа Дорака и восьмым, но внучатый племянник всесильного Сильвестра был назван первым, вторым шел Эрвин Ноймар, третьим – Мануэль Веранилья, дальше я не слушал. Если где-то и искать справедливость, то не в Лаик и не Талиге…

2 день месяца Весенних Ветров 393 года круга Скал.

Восстание подавлено, Эгмонт Окделл и маркиз Эр-При мертвы, а их убийца стал Первым маршалом Талига. Занимавший этот пост брат герцога Ноймаринен очень кстати заболел, и черно-белая перевязь досталась потомственному мерзавцу.

Новости я узнал от супруга Жанны, у которой я согласился провести лето. Перчаточник взахлеб рассказывал о том, как Рокэ Алва повел свою армию через болота и вышел в тыл войскам Окделла. Несчастных частью перебили, частью загнали в болота и заживо утопили, а Эгмонта Окделла Алва убил на дуэли. Еще одна подлость – заставить человека выбирать между долгой мучительной смертью и быстрой и безболезненной, а потом прослыть непобедимым бойцом и великодушным дворянином. Не сомневаюсь, что Эгмонт сам бросился на шпагу своего противника, но охочие до сплетен двуногие объявили самоубийство чужой победой.

Сейчас победитель занят тем, что грабит дома побежденных, с учетом вошедшего в поговорку кэналлийского любвеобилия, в Надоре родится немало черномазых младенцев. Впрочем, бергеры тоже отличились. Когда я услышал, что среди тех, кем гордится корона, значится барон Хелльвальдер, я понял, что отмщен. Стать женой палача, что может быть отвратительней, а Хелльвальдер – палач, поднявший руку не только на свободу, но и на соседей, ведь Бергмарк граничит с Надором. Он знал этих людей, ездил через их земли, покупал у них хлеб, а теперь жжет поля и вешает тех, кто не желает жить по окрику из Кабитэлы. Нет, четырежды раз правы те, кто советует держаться подальше от титулованных ублюдков с большими мечами, тех, кто «чужой гордится кровью, пролитою его рукой…» Я хотел написать, что заблуждался, пророча победу Эгмонту и его товарищам, но это не я ошибся, это умерла справедливость.