Евгения Федорова - Жертвы времени (СИ)

Он неуверенной походкой спустился по узким ступеням — в какой-то момент мне показалось, что он сейчас упадет, — и гулко постучал в железную дверь

Ему открыли сразу же, и я практически ослеп от яркого холодного света, вырвавшегося из-за двери В проеме через ослепляющий фон прорисовалась тонкая женская фигура. Из-за яркости света она казалось еще тоньше, чем была на самом деле, края ее были размыты, стерты.

— Здравствуй, Шива, — мягким, бархатистым голосом, полным нежности и тепла, сказала женщина, и я внезапно понял, что привлекло Энтони в Нижний город. Его тянула жизнь. Настоящая, неподдельная, не обремененная ложью и обманом, резкая, опасная, но настоящая. В этой женщине не было ничего, кроме достоинства и силы. Она не хотела наживы, она готова была отдаться вся тому, кто будет достоин прийти и взять то, что ему надобно.

Я задохнулся от понимания того, что здесь, среди отребья и преступности еще остались настоящие люди. Люди, которых уже нет там, в Среднем или Верхнем городе. Нет потому, что они давно стали другими.

Энтони, которого здесь знали под странным прозвищем, которое я слышал впервые, счастливо засмеялся, мечтательно и мягко, вслушиваясь в ее голос. Этот смех проник мне в душу, пошел холодком вдоль позвоночника, коснулся предчувствием желудка. Я застыл на месте, не в силах пошевелиться, пораженный смехом, какого еще никогда не слышал от своего друга. Смехом ребенка, счастливо сжимающего родительскую ладонь.

— Ты не один, Шива? — женский силуэт поплыл в свете ламп, длинные волосы побежали белыми волнами, но мои глаза еще не привыкли к прямому свету из-за ее спины и я не смог рассмотреть черт.

— Мой друг уже уходит, он не захотел присоединиться к нам, — Энтони даже не обернулся. Словно забыв о моем существовании, он сделал шаг вперед, заставляя девушку посторониться, и коротко поднял руку вверх, показывая, чтобы я уходил.

Тони гнал меня, и думать забыв о наполняющих Нижний город опасностях. Непрошенная обида закралась в душу, несмотря на то, что мне были прекрасно знакомы особенности женской магии. Повернувшись, я медленно, словно в забытьи, пошел прочь, вслушиваясь в отразившиеся от стен слова:

— Здесь в это время, как и в любое другое, небезопасно. Твой друг сумеет постоять за себя?

— Сумеет Он не любит оставаться в дураках. Будем надеяться, ему это удастся.

Я остановился, ощутив внезапное желание выяснить, что имел в виду Тони, но железная дверь гулко стукнулась о дверной косяк, замок громко щелкнул

Да, он прав, не люблю оказываться в дураках и плевать мне на чьи-то надежды и сомнения! Не стучаться же теперь к ним в дверь, чтобы узнать, что он хотел сказать мне последними словами. А если это была пьяная чушь? Как я буду выглядеть? Дураком, которым я выглядеть не люблю!

Вздохнув глубоко, отравив свои легкие гаммой неприятных запахов, я уверенно зашагал вперед по улице.

Слух заметно обострился. Здесь, в Нижнем городе весь свет был направлен в дома, и улицы тонули во мраке, лишь изредка разбавляемом слабо светящимися изображениями, нанесенными на стены Из окон тоже не проливалось ни капли света, все стекла пропускали его лишь в одну сторону — внутрь Оттого казалось, что город мертв, или ты бредешь по переходам каких-то гигантских пещер

Я не имел ни малейшего представления о том, где нахожусь и, пройдя пару кварталов, остановился в замешательстве. Достал сигарету, потянулся за зажигалкой и обнаружил, что ее нигде нет. Раздраженные поиски выявили до обидного большую прореху в подкладке Ну что скажешь? Повезло!

А закурить хотелось смертельно.

Горестно покачав головой, я побрел дальше, но что-то настойчиво впилось мне в щиколотку.

Отличная шутка! Зажигалка, провалившись сквозь брючину, застряла в правом ботинке. Поблагодарив небо и всех Высших, я прикурил и двинулся дальше

«Странно, — думал я. — Энтони никогда не рассказывал, что у него есть подружка в Нижнем городе. И так с ним всегда. Если я начинал расспросы, друг непременно узнавал от меня что-нибудь новое, а сам умудрялся не сказать ровным счетом ничего. Определенно, это талант».

Вспомнился вечер, громкая музыка, заглушающая голоса, и люди, пытающиеся эту музыку перекричать. Мягкий матовый свет, льющийся сверху. Бутылка коньяка и зеленый бархат бильярдного стола, на который ложилась тонкая ладонь. Партия была разыграна. Молодой лорд проиграл. По итогу, не успев сделать ни единого удара, я рассыпался в восхищенных комплементах, обворожительно улыбаясь и откровенно оглядывая прекрасную фигурку, но и этот шанс оказался безвозвратно упущен. Женщина была оплачена другим.

И что же Тони? Всей его гениальности хватило лишь на то, чтобы утащить меня «погулять и проветрить мозги».

Ладно, что уж тут? Имеем, как говорится, что есть, но, думается, нежиться на простынях, обнимая гибкое женское тело было бы куда приятнее, чем полночи бродить по вонючим подворотням, ища выход. Плевать на возможные неприятности, главное, результат.

Так, и куда теперь?

Я остановился, оглядываясь, прислушался, но вокруг было по-прежнему тихо. Похоже, все это дудки, и жители беднейших кварталов Гранд Сити по ночам, как им предписано законом, не покидают своих жилищ. А рассказывают-то, рассказывают! Может, Энтони без страха шлялся по Нижнему городу именно потому, что все это брехня?

Шива, прозвище-то какое!

Небо стало еще чернее, а одинокая звезда, неотступно следовавшая за мной, ярче. Узкие улицы словно удлинялись, а сердце от каждого шороха норовило выпрыгнуть из груди, неприятно колотясь где-то в горле.

Привыкнув относиться к своей жизни спокойно, я, видят Высшие, дорожил ею может быть больше многих других. Уже однажды у меня пытались ее отнять, и тогда мне пришлось отвоевать ее у людей, что не спали в тот вечерний час; у домов, равнодушно глядящих оконными проемами; у улиц, которые не хотели кончаться.

Как сейчас…

Сзади раздался крик, что-то загрохотало. Вот оно! Минул условленный час, и я зря успокаивал себя ненужными надеждами. Улицы оживали. Первая же встреча с каким-то оборванцем, выскочившим из-за угла и вцепившимся в рукав куртки, чуть не остановила мое сердце. Я сначала испугался, а потом обозлился. Не на бедняка, шепеляво просившего денег и демонстрировавшего лишенную четырех из пяти пальцев руку, а на самого себя, пришедшего в ужас от какого-то бродяжки. Это вылилось в необычайную жестокость, с которой я сначала сбил попрошайку на землю, а потом пару раз добавил ему по ребрам, заставив завывать, как побитую собаку.

Вид извивающегося и хнычущего человека заставил меня попятиться. Нужна она, эта слепая ярость?