Гленда Ларк - Запах Зла

– Полукровка, – прошипел жрец, и ненависть, прозвучавшая в этом единственном слове, заставила меня разинуть рот. Как может один человек презирать другого только из-за случайности его рождения?

– Верно, – спокойно ответила женщина. – И я прибыла на Мекате только сегодня вечером. – Я знал, что она лжет, хотя и сомневался, что кто-нибудь другой мог бы это заметить. Женщина была спокойна, как вода горного озера. – Закон гласит, что не имеющие гражданства могут находиться на любом острове три дня.

– Ты развращала нашу молодежь! Игра в карты! – Злоба жреца была так ощутима, что заставила меня поежиться.

Женщина ответила ему решительным взглядом.

– Не припоминаю, чтобы мне пришлось учить их играть или ставить деньги на кон. Они явно были хорошо знакомы с этим делом еще до того, как появилась я.

– Твое поведение типично для выродков-полукровок. Мы не желаем, чтобы тут такие появлялись. Покажи-ка мне свое клеймо.

Я поморщился от его тона и от исходящего от него запаха еле сдерживаемой ярости. Женщину, казалось, не встревожило то, как сузились глаза жреца и каким зловещим сделался голос, но его слова заставили ее замереть на месте. Я затаил дыхание. Женщина держалась великолепно, в ней чувствовалось достоинство, которого трудно было бы ожидать от человека в ее положении; все это заставляло жреца выглядеть тем, кем он на самом деле и был: мелочным и злобным человечком. Однако в женщине проглядывало не только достоинство; под ним скрывался постоянный глубокий гнев, заставлявший опасаться ее даже и без меча в руке. Напряжение между ней и жрецом нарастало. Не говоря ни слова, женщина точным движением расстегнула тунику так, чтобы жрец мог видеть отметину у нее на спине. Это было уродливое клеймо: пустой треугольник, выжженный на лопатке. Когда-то рана плохо зажила, и плоть вокруг нее вспучилась.

Женщина застегнула тунику.

– Прости меня, – сказала она, и ирония в ее голосе была лишь прикрытием клокочущего внутри гнева. – Я не знала, что играть в карты здесь запрещено законом. Догадаться об этом по поведению других игроков я не могла. А теперь, с твоего позволения, я уйду. – Женщина отвернулась от жреца, возможно, намереваясь взять ножны с мечом.

То, что произошло в следующий момент, произошло так быстро, что и я, и цирказеанка выкрикнули предостережение слишком поздно. Жрец сделал знак одному из громил с дубинкой, и тот с быстротой плюющегося селвера ударил своим орудием женщину по голове. Наши крики все же о чем-то ее предупредили, и она успела повернуться так, что основной удар пришелся ей по плечу, но все равно она оказалась беспомощной. Точнее, я так подумал, но тут же моя уверенность улетучилась… Когда женщина пошатнулась, еще один из громил попытался сильно толкнуть ее, чтобы ударить о стену. Женщина резко согнулась, словно споткнувшись, и каким-то образом бандит перелетел через нее. Прежде чем он успел упасть на пол, женщина выпрямилась, и громила врезался головой в стену. Он вырубился начисто. Все это казалось случайностью, но что-то в плавной грации движения женщины заставило меня усомниться… Все же нанесенный ей удар был таким сильным, что она побледнела и была вынуждена опереться о стену, чтобы не упасть. Струйка крови склеила волосы у нее на виске. Я подумал, что ее слабость – не притворство: она почти теряла сознание, и движение только ухудшило ее состояние.

Я вскочил, чтобы вмешаться.

– Погоди-ка маленечко, – обратился я к жрецу, – уж это ни к чему. Вы поранили женщину, а она ведь не сопротивлялась. Я врач. Дай-ка я осмотрю ее. – Поколебавшись, я кивнул на парня на полу и добавил: – Да и его тоже.

Жрец холодно посмотрел на меня.

– Нам тут не нужны лекари-идолопоклонники.

– У них обоих может быть сотрясение мозга…

– Ты смеешь спорить со мной, пастух? – не скрывая неудовольствия, бросил жрец.

Он махнул рукой своим приспешникам, и один из них завернул женщине руки за спину; наручники оказались на ней прежде, чем она смогла запротестовать. Громилы явно не раз проделывали подобное. По знаку жреца они потащили женщину на улицу. Лицо стоявшей рядом со мной цирказеанки стало белым, как луговой подснежник. Жрец повернулся к нам.

– Ваши большие пальцы.

Я заморгал и попытался добиться своего:

– Женщине нужна помощь! – Я двинулся к двери, но жрец загородил мне дорогу. – Тогда дай мне заняться мужчиной. – Я указал на лежащего на полу бандита, который еще только начинал шевелиться.

– Ваши большие пальцы! – рявкнул жрец, и в голосе его была такая властность, что я замер на месте.

Цирказеанка пожала плечами и протянула руки. Жрец глянул, кивнул и снова повернулся ко мне. Я понятия не имел, чем он интересуется, но позволил ему посмотреть на мои пальцы. Он этим удовлетворился и сказал:

– Вы здесь – чужаки. Следуйте примеру чистых сердцем, и вам будут рады на побережье. Не соблазняйтесь греховными приманками, которые вы сегодня видели в этом прибежище скверны. – Запах искренности окутывал его, клубясь вокруг. Жрец и в самом деле верил в то, что говорил! Позади него поверженный громила, шатаясь, поднялся на ноги и стал озираться в поисках своих сообщников.

– Ох, думаю, и шанса такого нет, – миролюбиво ответил я, – не грехам же станем мы подражать.

Жрец не обладал достаточным воображением, чтобы почувствовать сарказм. Он склонил голову, подошел к столу, на котором валялись деньги картежников, и, достав кошель, сгреб в него монеты, которые лежали посередине стола. Их было не очень много: деньги в основном лежали перед каждым из игроков, но жрец не обратил внимания на эти горки монет и вышел из зала. Он также не прикоснулся к мечу полукровки, который так и остался висеть на спинке стула.

Я сделал шаг к поднявшемуся с пола бандиту, собираясь предложить ему свою помощь, но тот поспешно выскочил в дверь. Цирказеанка молча села за стол картежников. Я повернулся к трактирщику.

– Что это была за ерунда насчет больших пальцев?

– Ох, жрец проверял, есть ли у вас знак почитателей Фелли: им татуируют на больших пальцах синие кружки – при рождении или в момент обращения.

– А если человек переменит веру? – спросил я.

Трактирщик посмотрел на меня так, словно не мог поверить в подобную наивность.

– Раз став феллианином, им остаешься на всю жизнь. Это не та вера, от которой можно отказаться… по крайней мере оставшись в живых.

– В такое… в такое невозможно поверить! Неужели родители могут приговорить своих детей к пожизненному обязательству?

Трактирщик пожал плечами, показывая, что разделяет мою неспособность понять такое.

– А клеймо на плече женщины? – продолжал я расспросы.