Нил Гейман - Надгробие для ведьмы

«Ничто никогда не уйдет, — донесся из тьмы голос свернувшейся кольцами твари. — Нож, брошь, кубок. Я храню их во тьме. Я жду».

В центре зала лежала каменная плита, а на ней — нож, украшенный камнями, брошь и кубок.

«Господин поместил нас сюда, на равнину, зарыл наши черепа под этим камнем, оставил нас здесь, научив, что мы должны делать. Мы стережем сокровища до тех пор, пока господин не вернется».

— Думаю, он про вас забыл, — заметил Ник. — Уверен, что он уже давным-давно умер.

«Мы — Стража. Мы охраняем».

Ник попытался прикинуть, когда на месте холма была равнина, на которой и располагалась самая глубокая могила. В конечном итоге он решил, что это было очень-очень давно. Ник чувствовал, как Стража обвивает вокруг него свои волны страха, словно усики какого-то плотоядного растения. Мальчик ощутил холод и скованность, как будто полярная гадюка укусила его в сердце, и ледяной яд медленно растекается по телу.

Ник шагнул вперед, к каменной плите, наклонился, пальцы его сомкнулись на холодной броши.

«Это принадлежит господину! — зашипела Стража. — Мы храним это для господина!»

— Он не будет возражать, — попытался успокоить Ник.

Мальчик отступил на шаг и двинулся к каменным ступеням, обходя иссохшие останки людей и животных.

Стража в гневе забилась, извиваясь в крохотной камере, словно призрачный дым. Потом движения ее замедлились. «Вернется, — наконец произнесла Стража своим троящимся голосом. — Они всегда возвращаются».

Ник постарался как можно быстрее пробежать по каменным ступеням и выбраться наверх. В какой-то момент ему показалось, будто его преследуют, но когда он выскочил в склеп Фробишеров, позади не чувствовалось никакого движения.

Ник уселся на вершине холма, под открытым небом, с брошью в руках. Сначала ему показалось, будто она полностью черная, но когда встало солнце, мальчик увидел, что камень, окруженный черным металлом, был размером с яйцо малиновки и искрился красным. Внутри него словно что-то бурлило и вращалось. Ник погрузился взглядом и мыслями в темно-красный мир, раздумывая, не движется ли кто внутри драгоценности. Будь Ник помладше, ему захотелось бы сунуть эту штуку в рот.

Камень находился в тисках черного металла, сделанного в виде когтей, и был опоясан изображением какого-то существа, похожего на змею, только с множеством голов. Интересно, не так ли выглядит Стража при дневном свете?

Ник спустился с холма, срезая путь, где только можно — через спутанный плющ, через склеп рода Бартлеби (слышно было, как внутри ворчат укладывающиеся спать члены семьи), вниз и вниз, через прутья ограды. Наконец он оказался на земле горшечника.

— Лиза! Лиза! — позвал Ник и огляделся по сторонам.

— Доброе утро, увалень, — раздался знакомый голос.

В свете раннего утра мальчик увидел тень под боярышником. Когда он подошел ближе, эта тень собралась в нечто прозрачно-жемчужное. Нечто похожее на девочку. Нечто с серыми глазами.

— Мне спать полагается, — пробурчала она. — Что тебя сюда принесло?

— Твое надгробие, — ответил Ник, — Как считаешь, что должно быть на нем написано?

— Мое имя, — сказала Лиза, — На нем должно быть мое имя, с большой буквой «Е» — Елизавета, как у старой королевы, которая умерла, когда я родилась, — и с большой «X» — Хэмпсток. Этого хватит, я все равно так и не выучила остальные буквы.

— А даты? — спросил Ник.

— Год Вильгельма Завоевателя, тысяча шестьдесят шестой, — пропела девочка вместе с шепотом утреннего ветерка в кроне боярышника, — Большое «Е», пожалуйста. И большое «X».

— А чем ты при жизни занималась? — поинтересовался Ник. — В смысле, кроме колдовства.

— Я была прачкой, — только и успела произнести мертвая девочка.

Тут пустошь залили лучи рассветного солнца, и Ник остался один.

Было девять утра — время, когда мир спит. Но Ник твердо решил бодрствовать. В конце концов, у него важное дело. Ему уже восемь лет, и мир за пределами кладбища его не страшит.

Одежда. Ему потребуется одежда. Ник понимал, что обычный его наряд — серый саван — никак не подойдет. Он хорош для кладбища, с его цветом теней и камня. Но если Ник собирается выйти в мир, расположенный за кладбищенскими стенами, ему нужно будет влиться в ту обстановку.

В подземной часовне под разрушенной церковью имелась кое-какая одежда, но туда Ник идти не хотел. Хоть он и готов был оправдываться перед мистером и миссис Оуэнс, но совершенно не готов был объясняться с Сайласом. При одной лишь мысли о гневном — или, хуже того, разочарованном — взгляде опекуна Нику делалось стыдно.

В дальнем конце кладбища находилась хижина садовника — маленький зеленый домишко, от которого пахло моторным маслом. Там, наряду с множеством отслуживших свое садовых инструментов, стояла и ржавела без дела старая сенокосилка. Хижина оставалась заброшенной с тех самых пор, как последний садовник уволился — было это еще до рождения Ника, — и теперь уход за кладбищем делили между собой совет (раз в месяц, с апреля по сентябрь, он отправлял кого-нибудь подстричь траву) и местные добровольцы.

Содержимое домика оберегал большущий амбарный замок, но Ник давным-давно обнаружил в задней стене отстающую доску. Иногда, когда ему хотелось побыть одному, он забирался в хижину посидеть и подумать.

Сколько он себя помнил, на двери висели джинсы в пятнах травы и коричневая рабочая куртка, не то позабытая, не то оставленная много лет назад. Джинсы были чересчур велики, но Ник подвернул штанины так, чтобы не наступать на них, соорудил ремень из коричневой бечевки и подпоясался. В углу стояли ботинки, и Ник попытался надеть их, но они оказались настолько большими и были покрыты таким слоем грязи и бетона, что мальчик едва волочил ноги, да и то ботинки не сразу отрывались от пола. Ник через щель выпихнул наружу куртку, вылез сам, а потом уж надел ее. И решил, что если закатать рукава, то получится очень даже ничего. У куртки имелись большие карманы; Ник засунул в них руки и почувствовал себя настоящим денди.

Он подошел к главным воротам кладбища и выглянул наружу. Мимо с дребезжанием проехал автобус; улица, на которой уже открылось множество магазинов, была заполнена машинами и шумом. За спиной у Ника раскинулся прохладный зеленый полумрак, заросший деревьями и плющом, — его дом.

С колотящимся сердцем мальчик вышел в большой мир.

За все время работы Эбенейзеру Болджеру довелось повидать немало странных типов. Если бы вы держали такую лавочку, как у Эбенейзера, вы бы тоже не избежали этой участи. Затерянная в лабиринте улочек Старого города, лавчонка, напичканная всяким старьем, являла собой в то же время и антикварный магазинчик, и ломбард (даже сам Эбенейзер не сказал бы с уверенностью, что где располагается) и притягивала странных типов и чудной народ. Одни хотели что-то купить, другим нужно было что-то продать. Эбенейзер Болджер стоял за прилавком, выполняя эти операции, но куда более выгодная торговля шла в задней комнатке: там в его руки попадали вещи, которые нельзя было приобрести законным путем, затем они тихонько уплывали на сторону. Бизнес Эбенейзера был настоящим айсбергом, и маленькая пыльная лавчонка — лишь видимой его частью. Все прочее было скрыто под водой, и такое положение дел вполне устраивало Эбенейзера Болджера.