Анна Стефания - Четвертый месяц зимы (СИ)

— Вот зачем тебе сразу в это лезть! Отдохнул бы с дороги…

— Говори сейчас!

— Ладно, как хочешь! Месяц назад охотница за тайнами украла Малую Книгу Гильдии. Доволен?

На лице Огнезора отразилось изумление, сменившееся неподдельным интересом и… предвкушением?

«Так и знала! — помрачнела Слава. — Когда это он пропускал что-то настолько… интересное? Не зря говорили, что Совет с этим приказом только его и дожидается».

— Уж не знаю, как ей это удалось, — сердито заговорила она. — Мастера возвращали книгу после ежегодной сверки из провинций в столицу, но сюда ее так и не довезли: исчезла из гостиницы в Краме. Уже потом выяснилось, кто украл и для кого. Саму книгу вернули дня через четыре, нашлась у одного придворного лорда, не помню имени… Да и не нужно ему больше имя, разве что на надгробии написать… А вот охотница жива: семерых наших людей, зараза, на тот свет отправила!

— О! — восхитился Огнезор. — Так, и что мы знаем о воровке?

По тому, как подобрался он, пружинисто зашагав по комнате, как засветился его взгляд, Слава поняла: дела этого высокий мастер точно не оставит.

— Практически ничего, — уныло вздохнула она, стараясь убедить себя, что довольная Огнезорова ухмылка, блеснувшая при этом ответе, ей просто привиделась. — В гостинице вспоминают девушку лет двадцати — двадцати пяти, вот только точного портрета ее никто дать не может, даже с помощью наших мастеров памяти. Покойному лорду посредником (небезызвестным в определенных кругах Реми) обещана была некто «Лая».

— Лая? — еще больше восхитился Огнезор.

— Ну, Лая, что такого-то? — не выдержав, рассердилась девушка.

— О-о, Слава, почаще бы тебе надо выходить за школьные стены! — поддразнил ее мастер. Задумался на минуту, что-то припоминая, затем напевно продекламировал:

Жирдяй-купец и лорд-наглец     От страха замирают,     Над золотишком над своим,     Когда смеется Лая…

— Неужто, об этой Лае идет речь? — тут же выразил сомнение. — До сих пор я считал, что это скорее плод народного воображения, чем живой человек. Слишком уж много подвигов ей приписывают.

— Надеюсь, этот «подвиг» будет последним, — зло заметила Слава. — Тело седьмого мастера, кстати, она оставила прямо под стенами Приемного Покоя Гильдии здесь, в столице. Такое явное издевательство не может остаться безнаказанным! О нас уже куплеты поют на улицах!

К ее негодованию, Огнезор выдал что-то, подозрительно напоминающее смешок:

— Да уж, это шутка, достойная той славы, что идет о ней! Не старше нас с тобой, а уже какое в простонародье признание! Кто же из наших мастеров, интересно, такой талант прохлопал? Пригодилась бы она Гильдии!

Явный восторг от неизвестной этой девушки так раздосадовал Славу, что она тут же решила неприятную тему закрыть при первой же возможности. Но не так-то просто увильнуть от Огнезора: уже через пару минут поймала себя подмастерье на том, что оживленно выкладывает все известные ей подробности ненавистной истории.

— По свежему следу, — говорила она, — воровку в ту же ночь вычислили. Незнакомка, что вертелась вокруг, у охраны еще раньше вызывала подозрение; потом ту же барышню «припомнили» не без нашей помощи гостиничные девицы, хозяин соседней таверны и одного из дешевых постоялых дворов Крама, где ее поймал один из людей, сопровождавших книгу. Подмастерье, кажется. Дурак мальчишка! Думал, если у него способности Разума почти тройка и талант к выслеживанию, то это компенсирует весьма средние боевые навыки… В общем, после первой победы охотница расслабилась, видно, не ожидая больше преследования, так что выследить опять ее несложно было. На этот раз за дело взялись двое местных. Тело первого их них нашли в припортовых трущобах, в одном из переулков. У сторожа с кладбища неподалеку вытащили образ женщины в монашеском балахоне, выходящей из заброшенной часовни (бедняга так перепугался этому проявлению, что к приходу мастеров уже был в стельку пьян). В памяти привратника тоже смутно отпечаталась какая-то монашка, идущая в пригород. Третий убийца нашел ее там. После и его смерти поднялись все, кто был тогда в Краме, прочесали городские окрестности. В результате — еще три трупа. Итого шесть. Ну и последний, седьмой, — в столице. После этого след пропал окончательно. А позже говорили…

Когда все факты, что Слава об этом деле знала, закончились, она как-то для себя незаметно и при активном собеседника поощрении перешла ко всяким сплетням да россказням, которыми происшествие уже обрасти успело, а там — и к желчным замечаниям о некоторых особенно отличившихся «умельцах» из Гильдии. Поистине, Огнезор мог разговорить кого угодно!

Вот так и затянулась их беседа до поздней ночи, и не смог ее прервать ни мальчишка-ученик, принесший скромный ужин да немедленно отправленный с запиской в Архив Гильдии за всеми имеющимися о Лае сведениями, ни быстро подступающий к окнам сумрак. И лишь когда Огнезор заметил, как слипаются глаза у его собеседницы, позволил, наконец, ей уйти.

— Сам охотницей займешься? — уже зная ответ, спросила напоследок подмастерье.

Юноша лишь многозначительно ухмыльнулся, закрывая за ней дверь.

— Все ясно, — мрачно выдохнула Слава и побрела к себе, вглядываясь в пустые ночные коридоры в тщетной надежде сорвать злость на попавшемся под руку дежурном.

Очень удивилась бы девушка, так близко в свое время столкнувшаяся с привычным Огнезоровым безразличием ко всему, кроме дел Гильдии, знай она, какие сны одолевали мастера той ночью.

А виделось ему, как и всегда после долгого бессонья, слепящее мелькание весенних пятен солнца на ледяной, вскипающей на камешках, воде мелкой горной речушки. И слышалось веселое журчание да легким колокольчиком звенящий, смутно знакомый девичий смех. И сам он виделся — пятнадцатилетний мальчишка, замерзший и растрепанный, тонущий безнадежно в сиянии больших зеленых глаз, дрожащий от касания травой болотной пахнущих ладоней и чьих-то теплых, мягких губ… Лица вот только он никак не мог увидеть, сколько ни старался.

Сон появился год назад. И понимал Огнезор, что это прорываются через поставленный мастерами Гильдии заслон его прошлые воспоминания — из того неизвестного времени, когда он носил совсем другое имя и еще чувствовал, как и все, при ранениях боль (ни того, ни другого сейчас он уже не помнил). И знал он, что должен сообщить немедленно о проявившейся памяти кому следует — чтоб навсегда закрыть ей доступ в свое сознание, сохранив привычное, необходимое убийце равновесие. Знать то он знал, но упорно искал отговорки — ни к кому не шел и ничего не делал. Потому что в глубине души хотел видеть этот сон снова и снова: чтоб упиваться им, заполнив отупляющую пустоту внутри, чтоб просыпаться по утрам с дурацкой улыбкой, вроде сегодняшней.