Стивен Кинг - Стрелок

— Ну что, ты решил уже, наваждение я или нет? — явно забавляясь, спросил Браун.

Стрелок, испуганный, на мгновение застыл на крошечной лестничной площадке. Потом медленно сошел вниз и уселся.

— Так я начал про Талл.

— Растет городок?

— Его больше нет, — сказал стрелок. Слова как будто повисли в воздухе.

Браун кивнул.

— Пустыня. Я так думаю, она в конце концов все задушит. Здесь ведь когда-то была дорога. Проезжая дорога, прямо через пустыню, ты знал об этом?

Стрелок закрыл глаза. В голове у него все плыло.

— Ты мне подсыпал какой-то дряни, — хрипло выдавил он.

— Нет. Ничего я не делал.

Стрелок осторожно приоткрыл глаза.

— Ты, пожалуй, не успокоишься, пока я не попрошу тебя рассказать, — сказал Браун. — Вот и я прошу. Ты мне расскажешь про Талл?

Стрелок нерешительно открыл рот и поразился: на сей раз слова пришли сами. Он заговорил. Поначалу — какими-то вялыми, невыразительными рывками, но фраза цеплялась за фразу, и постепенно рассказ его вылился в плавное, может быть, даже слегка монотонное повествование. В голове прояснилось. Какое-то странное возбуждение вдруг охватило его. Говорил стрелок долго, до поздней ночи. Браун слушал, не перебивая. И ворон тоже.

Глава 5

Он купил мула в Прайстауне, и, когда добрался до Талла, мул еще был полон сил. Солнце зашло час назад, но стрелок продолжал идти, ориентируясь поначалу на отблески городских огней в небе, а потом — на сверхъестественно чистые звуки кабацкого пианино, наигрывающего Эй, Джуд. Дорога заметно расширилась, как река, вбирающая в себя притоки.

Лес уже давно остался позади, сменившись уродливым и унылым пейзажем деревенской глубинки: безбрежные заброшенные поля, заросшие низким кустарником и тимофеевкой, жалкие лачуги, унылые, опустошенные поместья, хранимые сумрачными, словно бы погруженными в тяжкие думы особняками, где теперь, вероятно, бродили демоны; пустые покинутые хибары, откуда люди ушли либо сами, по собственной воле, либо что-то их вынудило уйти; редкую хижину удержавшегося поселенца выдавало разве что одинокое мерцание точечки света во тьме ночи, а когда день — угрюмое, явно вырождающееся семейство, молча трудившееся на своем поле. Здесь в основном сеяли кукурузу, но изредка попадались бобы и горох. Случалось даже, что какая-нибудь отощавшая коровенка тупо таращилась на стрелка сквозь прореху в ободранной ольховой изгороди. Четыре раза мимо проехали дилижансы: два — навстречу, два — в ту же сторону, что и стрелок. Эти, которые обогнали его, были почти пусты, а в тех, что катились в обратную сторону, к северному лесу, народу было побольше.

То был уродливый край. С тех пор, как стрелок покинул Прайстаун, дождь шел два раза, и оба раза — как будто нехотя. Даже трава-тимофеевка была желтой и как будто подавленной. Уродливый край. И никаких следов человека в черном. Но, возможно, он сел в дилижанс.

Дорога изогнулась. Сразу же за поворотом стрелок остановился, прикрикнув на мула, и поглядел вниз, на Талл. Городок расположился на дне круглой, как чашка, долины, — поддельный камушек в дешевой оправе. Кое-где горел свет, в основном все огни скучились там, где звучала музыка. Улиц, на первый взгляд, было четыре: три — под прямым углом к проезжему тракту, вроде как главной улице городка. Быть может, тут есть ресторанчик. Сомнительно, впрочем, но вдруг… стрелок снова прикрикнул на мула.

Теперь вдоль дороги стояли отдельные дома, но почти все, — по-прежнему, — пустые. Стрелок миновал крохотное кладбище. Заплесневелые, покосившиеся деревянные плиты давно утонули в буйно разросшейся бес-траве. Еще, наверное, пять сотен футов, и стрелок прошел мимо изжеванного указателя с надписью: ТАЛЛ.

Краска пооблупилась, так что разобрать надпись на указателе стало почти невозможно. Чуть подальше был еще один указатель, но стрелок так и не сумел прочитать, что там написано.

Дурашливый хор полупьяных голосов поднялся в последнем протяжном куплете Эй, Джуд, — «Наа-наа-наа наа-на-на-на… эй, Джуд…», — едва стрелок вступил в черту городка. Звук был мертвым, как гудение ветра в дупле прогнившего дерева. И лишь прозаическое бренчание кабацкого пианино удержало стрелка от серьезных раздумий о том, уж не вызвал ли человек в черном призраков, чтобы населить ими заброшенный город. Он улыбнулся подобной мысли.

На улицах были люди. Немного, но были. Три дамы, — все три в черных брюках и одинаковых матросских блузах, — прошли мимо стрелка по другой стороне дороги, подчеркнуто на него не глядя. Их лица, казалось, плыли над неразличимыми под просторной одеждой телами, точно громадные бейсбольные мячи, только мертвенно-бледные и с глазами. Мрачного вида старик в соломенной шляпе, крепко сидящей на самой макушке, наблюдал за ним со ступеней крыльца заколоченной бакалейной лавки. Худющий портной, занятый с поздним клиентом, на мгновение прервал работу и проводил стрелка взглядом; он даже приподнял лампу в окне, чтоб разглядеть получше. Стрелок кивнул. Ни портной, ни клиент не кивнули в ответ. Он буквально физически ощущал, как взгляды их впились в кобуры на ремнях, низко опоясывающих его бедра. Мальчишка, лет, должно быть, тринадцати, и подружка его перешли через улицу, помедлив лишь на секунду. Шаги их поднимали маленькие облачка пыли, зависающие в воздухе. Почти все фонари были разбиты. Горело лишь несколько, но их стекла давно потускнели от загустевшего масляного нагара. Была тут и платная конюшня. Должно быть, держалась она только тем, что через городок проходил маршрут рейсовых дилижансов. Сбоку от разверстой утробы конюшни трое мальчишек сидели, нахохлившись, вокруг расчерченного в пыли поля для шариков, и молча смолили самодельные папиросы из кукурузных обверток. Их длинные тени пролегли через дворик.

Стрелок провел мимо них мула и заглянул в сумрачные глубины конюшни. Единственная лампа еле-еле коптила. В ее жидком свете вздрагивала и плясала тень, — долговязый нескладный старик в комбинезоне на голое тело поддевал громадными вилами большие охапки сена и размашисто переваливал их на сеновал.

— Эй! — позвал стрелок.

Вилы дрогнули, и хозяин с раздражением обернулся.

— Себе поэйкай!

— У меня мул.

— Хорошо тебе.

Стрелок швырнул в полутьму золотой. Тяжелую, неровно обточенную по краям монету. Сверкнув, она зазвенела на старых, посыпанных сечкою досках.

Хозяин вышел вперед, наклонился, поднял монету и подозрительно покосился на стрелка. На мгновение взгляд его задержался на ружейных ремнях, и конюх кисло кивнул.

— Надолго думаешь его оставить?