Святослав Логинов - Многорукий Бог Далайна

– Ишь-ты, голову дурит. Ты, малец, лучше не смотри, такое не каждому взрослому вынести можно, того и гляди сам к этому бурдюку на обед отправишься. Пойдем отсюда, он, похоже, надолго на наших тэсэгах расселся.

И, словно опровергая слова старика, заструились укорачиваясь щупальца, захлопнулись десятки ротовых отверстий с терками мелких зубов, скрылся глаз, и вся скользкая туша, вздрагивая и сокращаясь, поползла прочь. рроол-Гуй уходил.

Едва он скрылся из виду, как пограничная полоса ожила: раздались голоса, стоны, плач – ошпаренные люди полезли из-под защиты аваров. Они бегали, искали друг друга, звали погибших.

Шооран молча опустился на камень. Он смотрел туда, где только что копошились конечности хищной бестии, и медленные слезы, не принося облегчения, текли по его щекам. Хулгал что-то говорил, потом поковылял прочь, должно быть, искать новую палку – Шооран ничего не слышал и не замечал. И лишь когда из сгущающейся вечерней темноты появилась мама, по всему оройхону ищущая пропавшего сына, схватила его на руки, принялась целовать, повторяя: «Живой! Живой!..» – лишь тогда Шооран с трудом выговорил:

– Мама, он всех съел: и того мальчика, и Бутача, и мою тукку. У меня все было, а он пришел и съел. Все – даже палку Хулгала…

– Нет, нет! – смеясь и плача отвечала мама. – Он нас с тобой не съел, мы убежали…

– Всех съел, – не слыша повторял Шооран.

На следующий день те, кто остался жив, задумались, как существовать дальше. Округа была опустошена подчистую, пройдет еще не одна неделя прежде чем в грязи зашевелятся жирхи с тошнотворной, но все же съедобной плотью, созреет под чешуйчатой скорлупой водянистая чавга, а шавар заселят всевозможные существа, и среди них вожделенная тукка. Сейчас на оройхоне были истреблены даже заросли хохиура – вполне бесполезной травы, из которой только и можно сделать, что палочку для разгребания грязи. Короче – не осталось ничего, кормиться предстояло на соседних оройхонах, что, несомненно, не могло понравиться жителям этих мест.

Соседи жили с двух сторон, но стороны были явно неравноценны. На востоке простиралась обширная страна, состоящая из множества оройхонов, выстроенных Ваном – илбэчем, жившим много лет назад и оставившим следы своих трудов во всех землях. Правители восточных земель называли себя ванами и возводили свой род к знаменитому илбэчу, хотя всякий знал, что древнее проклятие обрекало строителя оройхона на одиночество. Но противоречить царственному мнению никто не смел, тем более, что удачливый Ван умер неразгаданным, и теперь на его счет можно было строить какие угодно домыслы. Ближайший восточный оройхон выходил на далайн лишь одним углом, и хотя жизнь на нем, казалось, была такой же, что и на пострадавшем острове, но считался он особым, ибо прикрывал сухие земли царствующего вана. Соваться туда – значит столкнуться с хорошо вооруженными и безжалостными цэрэгами, охраняющими от вторжения чужаков перенаселенные земли. Ясно, что на восток пути не было, в добрые времена цэрэги могли торговать, но никакой помощи не оказывали ни прежде, ни тем более сейчас.

На запад от того места, которое посетил рроол-Гуй, находился край вовсе безнадежный. Пограничный оройхон там касался далайна, так что воздух, и без того нечистый, наполняли тягостные испарения от кипящего и сгорающего на аварах нойта. Там не было полностью безопасного места, такого, как здесь, и единственный мокрый остров, расположенный на западе, давал убежище самому жалкому отребью, которому не нашлось никакого иного клочка земли. Даже на ночь западные не могли уйти на сухое, смерть и болезни косили их беспощадней всего, западные изгои презирались всеми и всему миру платили ненавистью. Ждать помощи оттуда было так же наивно, как и с востока. Но больше идти было некуда – на юге пылала граница, на севере колыхал влагу далайн.

День поисков на разграбленном оройхоне не принес добычи никому, и к вечеру уцелевшие люди собрались на совет. Говорили только мужчины, ведь именно им предстояло искать выход. Выход оставался единственный – идти на запад, но делать это можно было по-разному. Еще день назад, возникни такая нужда, мужчины собрались бы в отряд, и западным изгоям пришлось бы немедленно сдаваться на милость сильнейшего. Но теперь, когда больше половины обитателей оройхона погибли, такой путь становился опасным. Изгои могли не только дать отпор, но и попросту перебить ослабевших соседей, чтобы захватить их земли. Опустошенный оройхон пока не представлял ценности, а вот приграничная полоса – сухая и безопасная привлекала многих.

Дело решил Боройгал – жилистый, неимоверной силы мужчина, холодно-жестокий и равнодушный ко всему на свете, кроме собственного удобства. Все свое время Боройгал проводил на приграничной полосе, на мокрое старался не выходить, жил поборами, а также тем, что добывали две его жены, целый день копавшие чавгу в самых кормных, но зато и самых опасных местах. Вчера одна из них погибла, но это слабо огорчило Боройгала. К детям он был равнодушен, а жен всегда можно найти новых. В жизни Боройгал ценил лишь обильную жратву, возможность ничего не делать, да еще крепко заквашенную хмельную брагу, что готовят из перезревшей чавги.

– Воевать не станем, – сообщил Боройгал. – Людей осталось мало, так что завтра отправим к западным послов. Мы будем кормиться на их оройхоне, а потом примем у себя их людей. Но только крепкие семьи – те, где есть мужчины. Таких там немного, но они сила и заставят заткнуться остальную шушеру. Зато мы обойдемся без войны.

– Так ведь и они станут кормить только крепкие семьи!.. – выкрикнул женский голос.

– Правильно, – согласился Боройгал. – Так и должно быть.

– А как же мы?

Боройгал повернулся на голос, колючий взгляд царапнул Шоорана, прижавшегося к матери, которая задала этот вопрос.

– Тебе надо было думать раньше, – язвительно сказал Боройгал, обнажив в улыбке черные пеньки сгнивших зубов. – Я тебя предупреждал.

Мама взяла Шоорана за руку, молча развернулась и пошла прочь. Шооран ничего не понял из короткого разговора между матерью и предводителем уцелевших, но почувствовал угрозу в словах Боройгала, и теперь был рад, что они с мамой уходят гордые и непобежденные. Лишь когда они отошли так, чтобы их стало не видно, Шооран дернул маму за рукав и спросил:

– А что он тебя предупреждал? Он знал, когда рроол-Гуй придет?

– Нет, он ничего не знал, – ответила мама. – Он просто мстит.

– За что? – удивился Шооран.

Он знал, как мстят мальчишки, избивая и вываливая в нойте противника, и знал, за что они могут мстить. Но какова месть взрослых, Шооран представить не мог и потому, не дождавшись ответа, снова дернул маму за рукав и переспросил: