Марк Лоуренс - Братство дороги

− Катрин? − беззвучно произнес я ее имя. Белизна ослепила меня. Я закрыл глаза и вновь погрузился в темноту. − Катрин? − прошептал я на этот раз вслух. Проклятье, как же болит горло.

Я повернул голову. Это оказалось непросто, словно мышцы пытались вращать мир вокруг меня, в то время как я оставался неподвижным. Белый потолок сменился белыми стенами. В поле зрения попала блестящая поверхность из нержавеющей стали.

Теперь помимо ее имени я знал еще кое-что. Знал белые стены и стальной стол. Где я, кто я − это еще предстояло выяснить.

Йорг. Это имя казалось верным. Оно хорошо ложилось на язык и подходило мне по ощущениям. Жесткое и прямое.

Мне были видны длинные черные волосы, беспорядочно разметавшиеся от моей щеки по блестящему столу и свисающие с его края. Это по ним взобралась Катрин, чтобы донести свой поцелуй? Мой взгляд блуждал, а вместе с ним и мысли, словно я был пьян… или того хуже. Я не помнил себя. Я еще не мог сказать, кто я, но уже достаточно соображал, чтобы задать такой вопрос.

Образы сменяли друг друга, преображая комнату. Имена всплывали из глубин моего сознания. Вьена. Когда я уезжал из Вьены, цирюльник остриг меня почти наголо. Я помню, как щелкали его ножницы и темные пряди волос падали на вымощенный плиткой пол. Хакон посмеялся, когда я с обритой головой вышел в осеннюю стужу.

Хакон? Я попытался развесить детали его образа в пустоте, окружавшей это имя. Высокий, стройный... не старше двадцати, короткая борода под самым подбородком перехвачена железным кольцом.

− Йорг Лысый! − поприветствовал он меня и разметал по плечам свою золотую гриву, ярко горевшую на фоне волчьих шкур.

− Следи за языком, − беззлобно ответил я. Эти скандинавы не слишком почтительны к особам королевских кровей. Да, собственно, и я тоже. − Неужели пропала вся моя красота? − притворился я опечаленным. − Иногда на войне приходится чем-то жертвовать, Хакон. Я расстался со своими великолепными волосами. Потом смотрел, как они горят. В битве человека со вшами я вышел победителем, а на тебе, друг мой, они по-прежнему кишат. Я пожертвовал одной прелестью ради другой. Свою красоту я обменял на удовольствие слышать вопли врагов. Они тысячами гибли в огне.

− Вши не вопят. Они лопаются.

Я вспомнил ощущение ежика волос под рукой, когда гладил голову, силясь найти подходящий ответ. Я попытался коснуться волос, разметавшихся передо мной по стальной поверхности, но обнаружил, что руки мои связаны. Попытался сесть, но меня удержал ремень на груди. Еще пять ремней приковывали меня к столу: они были переброшены через грудь, живот, бедра, колени и лодыжки. Больше на мне ничего не было. Из стеклянных бутылочек, висевших надо мной на стойке, к венам на левом запястье тянулись трубки.

Эта комната, это белое помещение без окон было сооружено людьми не из Разрушенной Империи. Ни один кузнец не смог бы сделать такой стол, и эти гибкие трубки превосходят мастерство любого королевского алхимика. Я проснулся вне времени, в каком-то пристанище Зодчих, куда меня вывели грезы и поцелуй.

Поцелуй! Я резко повернул голову, взглянув через плечо, почти ожидая увидеть там Катрин, молча застывшую у стола. Но нет − только стерильные белые стены. И все же ее запах продолжал висеть в воздухе. Белый мускус, едва уловимый, но более реальный, чем сон.

Я, стол, простая комната с четко очерченными углами, тепло и свет, исходящие от какого-то невидимого устройства. Тепло обволакивает меня. Последнее, что я могу вспомнить, − холод. Хакон и я пробираемся через заснеженные леса восточной Словы в неделе пути от Вьены. Мы старались вести лошадей между сосен, где ветер не успел намести сугробы. Мы оба кутались в меха. Лишь капюшон и волосы длиною с четверть дюйма оберегали мою голову от замерзания. Зима свалилась на нас, сурово, рано и без предупреждения.

− Извращенский холод, − для чего-то произнес я, выдохнув клуб пара.

− Ха! Настоящие северяне такую погоду назвали бы весенней. − Бороду Хакона покрывал иней, а руки он упрятал в кожаные рукавицы на меху.

− Да? − Я продирался сквозь сосновые ветви, которые с хрустом ломались, рассыпая иней. − Тогда почему ты выглядишь таким же замерзшим, как и я?

− А-а. − От усмешки его покрасневшие на ветру щеки покрылись морщинами. − На севере мы сидим у очага до лета.

− Нам следовало остановиться у того последнего очага. − Я барахтался в снегу, пробираясь вдоль просеки.

− Мне там не понравилась компания.

Мне нечего было возразить. Изнеможение впилось в меня зубами, и моя бледная плоть промерзла до самых костей.

Дом, о котором шла речь, прятался невероятно глубоко в лесу, в такой глуши, что Хакон готов был поверить в сказки о ведьмах.

− Не будь идиотом, − сказал я ему. − Если бы в лесу жила ведьма, поедающая детей, она бы поселилась на краю леса, верно? Я имею в виду, что нечасто ведь маленькая Герта или Ганс забредают в такую глушь?

Хакон был раздавлен неоспоримым весом моей логики. Мы пошли туда, чтобы попросить убежища. А если откажут, то взять силой. Дверь приоткрыта − нехороший знак в зимнюю стужу. Сильно утоптанный снег перед крыльцом был занесен свежевыпавшим, это скрывало детали.

− Что-то не так. − Хакон снял с плеча тяжелый топор с обухом и длинным лезвием, изогнутым так, чтобы при ударе поглубже вонзаться в плоть.

Я кивнул и пошел первым. Тишину нарушал лишь хруст свежевыпавшего снега у меня под ногами. Достав меч, я толкнул дверь, отворяя ее пошире. Моя теория о маленьких девочках в лесной чаще умерла уже в прихожей. Там лежал распластанный ребенок, золотистые кудри забрызганы красным, руки и ноги неестественно вывернуты. Я сделал еще шаг, и в нос ударило зловоние. Кровь, смрад от внутренностей и чего-то еще, чего-то дикого и вонючего.

Плечо сжала чья-то рука, и я чуть было не развернулся, чтобы ее отрубить.

− Что?

− Надо убираться отсюда... ведьма...

− Нет здесь никакой ведьмы, − сказал я, указывая на труп. − Разве только у нее такие большие зубы, чтобы обглодать девочке лицо, желание полакомиться потрохами и мерзкая привычка гадить у себя в прихожей. − Я указал на бурую кучку возле лестницы, которая, в отличие от внутренностей девочки, еще слегка парила.

− Медведь! − Хакон отпустил мое плечо и бросился наутек. − Бежим.

− Бежим, − согласился я.

Отступая к лошадям, мы увидели, как из-под лестницы высунулась большая черная голова. Через сломанные ставни в боковом окне я заметил еще одного медведя, покрупнее, − он вылизывал на кухне миску. А когда мы добрались до лошадей и засуетились, чтобы поскорей убраться, между покрытыми инеем досками чердака просунулась морда молодого медведя, который наблюдал за нами, обнажив алые зубы.