Тереза Эджертон - Ожерелье королевы

И все же иногда, холодными зимними ночами, когда черный северный ветер с ревом проносился по этим подземным ущельям; когда зажигались газовые фонари и окна светились желтым светом очагов; когда утонченные леди и джентльмены выходили на улицу в легких, как крылья бабочки, атласных одеждах и в бархате цвета драгоценных камней; когда они проезжали по обледенелым улицам вверх и вниз по склонам холмов в своих позолоченных каретах, направляясь на какой-нибудь фантастический обед или театральное представление; даже когда снег громоздился на улицах и собирался в глубокие сугробы у стен домов и в некоторых крутых местах чрезвычайно затруднял проезд, смягчая, однако, ломаные линии и острые углы древнего города, — тогда начиналось лихорадочное веселье, яркий румянец юности на мгновение окрашивал древние ланиты, и тогда можно было представить Хоксбридж таким, каким он был когда-то.

Но лишь на мгновение. В первых слабых лучах зари город терял свое искусственное великолепие. Когда гасли огни и газовые фонари, когда чиновники брели устало по улицам, а веселые позолоченные кареты с грохотом возвращались домой, уступая место трескучим черным повозкам торговцев, — тогда Хоксбридж погружался обратно в свою безобразную старость.

1

Было раннее утро, мороз разил, как сталь, пробирая прохожих до костей. Но большая толпа, собравшаяся в тени церкви теоморфов, кипела от возбуждения. Весть о предстоящей дуэли собрала зевак здесь, на ровном участке улицы между церковью и скованной льдом рекой Зул, и каждый предвкушал кровопролитие.

Но один из секундантов, казалось, передумал. Он горячо спорил шепотом со своим товарищем.

— Вилл, Вилл, я прошу тебя, остановись и подумай, пока это не зашло слишком далеко. Этот дурень Маккей так и лез на рожон, так и нарывался на ссору, хотя всем известно, что фехтуешь ты лучше. Не может быть, чтобы ему так уж хотелось умереть, мне показалось вчера, что он не столько пьян, сколько притворялся. Что-то здесь нечисто. Если у тебя есть хоть немного здравого смысла, ты не станешь с ним драться. Как оскорбленная сторона…

— Как оскорбленная сторона я и не собираюсь делать ничего подобного, — ответил Вилл Блэкхарт, скрипя зубами. Это был невысокий человек в грубом камзоле цвета сажи на много размеров больше, чем надо, и в широкополой шляпе из черного бобра, с воткнутыми с одной стороны потрепанными перьями индейки и большой брошью в форме жука-скарабея. Его длинные золотисто-рыжие волосы были свободно завязаны на затылке куском старой ленты, и в холодном свете утра он выглядел бледным и рассеянным.

Несмотря на его расхлябанность и на неряшливый вид его спутников, в них было что-то такое, что не определишь словами, — так что с первого взгляда становилось ясно: они на самом деле — беспутные молодые аристократы, которые провели новогоднюю ночь в тавернах и игорных домах. Зеваки — торговцы, корабельные плотники и конопатчики, рабочие из доков и верфей, даже несколько олухов и толстопятов, стоявших с краю толпы, — придвинулись поближе, чтобы лучше слышать. — Клянусь Тенями Проклятых, Блэз, слова Маккея несносны! — Вилл указал на противника, который не менее горячо спорил с одним из своих секундантов, пока Финн и Пайекрофт, другие два секунданта, встретились посередине будущего поля боя, чтобы проверить оружие и обговорить последние формальности. Вилл понизил голос до свистящего шепота.

— Этот негодяй пренебрежительно отозвался о Лили. Неужели я позволю ему оскорблять мою жену и даже не потребую сатисфакции?

Блэз глубоко вздохнул. Выглядел он (заплатанный синий камзол, большая треуголка, грязный желтый платок на шее, в левом ухе — два стальных кольца) почти таким же разбойником, как и Вилл, хотя из друзей Блэкхарта он был самым рассудительным.

— Бог с тобой, Вилрован, по-моему, все твое существование является оскорблением для твоей жены. Твои буйства, бесконечные любовные интрижки, скандалы, которые ты устраиваешь один за другим, — трудно представить, чтобы Лиллиана ничего об этом не знала, пусть она и сидит в деревне круглый год. И после всего этого неужели ты думаешь, что для нее имеют хоть какое-то значение слова, сказанные каким-то пьяным дураком вроде Маккея в узком кругу собутыльников?

— Нет, — Вилл сжал кулак, но этого не было видно из-под длинного рукава его камзола, — если бы она узнала, что я при этом присутствовал и ничего не сделал, ей было бы не все равно.

— Чушь. Хотел бы я послушать, как ты объяснишь…

— Я не могу тебе ничего объяснить, — Вилл побледнел еще больше, а в его карих глазах сверкнула совершенно не характерная для него жестокость, — не затрагивая вещей, которые мне обсуждать не пристало.

Его собеседник только отвернулся с выражением терпеливого отвращения. В подобной щепетильности не было ничего необычного, но со стороны Вилрована она выглядела на редкость неуместной, ведь обычно он редко вспоминал о существовании Лили.

В любом случае отступать было поздно. Пайекрофт и Финн уже пришли к соглашению, и Финн вернул Виллу его шпагу.

— Я хотел, чтобы дрались только до первой крови, но Маккей уперся. Он хочет смертоубийства или, по крайней мере, собирается серьезно тебя покалечить.

— Не выйдет, — резко ответил Вилл; он сбросил с плеч камзол, снял шляпу, развязал поношенный шейный платок и принялся расстегивать пуговицы на камзоле из крысиной кожи. Потом взял в руку шпагу и сделал несколько пробных выпадов.

Теперь, когда на нем остались только свободная белая рубаха, атласные лосины и сапоги до бедра, наблюдатели сразу же заметили, что тело у него жилистое, мускулистое, а уверенные и изящные движения выдают настоящего фехтовальщика.

— Я бы и сам не согласился драться до первой крови, — сказал он, скаля зубы, — я хочу преподать ему незабываемый урок.

Стая черных воронов уселась на крышу старой церквушки, построенной из известняка, их гладкое оперение поблескивало среди каменных сфинксов и женских изваяний с львиными головами; казалось, их тоже интересует происходящее. Когда дуэлянты сошлись, приветствуя друг друга, все зрители, люди и гоблины, придвинулись ближе. Два-три ложных выпада, затем клинки столкнулись, звеня; последовало несколько стремительных атак и контратак.

Вилрован был скор и неутомим, его шпага так и сверкала в воздухе, Маккей же двигался несколько лениво, нападал и защищался без особой дерзости и воображения, он выглядел медлительным и неуклюжим по сравнению с ослепительным безрассудством Вилрована. Маккей был на несколько дюймов выше Вилла, но, несмотря на это преимущество, он предпочитал только лишь защищаться. Вилл заметил это со злорадным удовлетворением и стал теснить своего противника назад.