Оксана Демченко - Паутина удачи

Береника фыркнула в тощую, свалявшуюся подушку, представив отчима с дымящимися багровыми ушами. Затем вздрогнула, став серьезной. Села, собрала в охапку тулуп, толкнула в руки Королю:

– Пап, не ходи по главным путям. Как-то неладно на душе.

– Именно – неладно, – согласно буркнул Король, надевая тулуп. – Сам чую. Оттого и хочу Ленку поскорее домой притащить. Ну спи. Обещаю идти чищеной тропкой по краю леса, хоть правая сторона путей не моя, нет мне дороги далее кромки вырубки.

Береника успокоенно улыбнулась и прикрыла глаза, сразу и легко взлетая в сон.

Некоторые в сон проваливаются, так ведь и принято говорить: рухнул, ушел и даже утонул. Она – взлетала. Ощущала замечательную легкость, словно тело отпускало разум вверх, в теплый и ясный свет. Там не было и не могло быть кошмаров, темных воспоминаний и недобрых предчувствий. Зато поутру помнились летние пестрые цветы, пряные запахи прогретого соснового леса и голоса птиц…

Сегодня лес оказался перерезан сталью рельсов. По ним стоном катился низкий гудящий звук. Из дали, необозримой, зимней и темной, вьюжной, ночной… Шум рос стремительно, он вырвал из сна и заставил испуганно сесть в постели, зажав уши ладонями. Бесполезно.

Свистящую песню рельсов дополнил далекий, но уже вполне отчетливый басовитый рев паровозного гудка. Затем наружная стенка вагона мелко и часто задрожала. В нее били волнами комья снега, срываемые вихрем магического ветра с главного пути. Береника едва разобрала торопливые шаги деда по закуту, тихие в сравнении с бурей за стеной. Вот Корней нашарил рукоять, рванул ее вниз, включая прожектор вагона. Не обычный, а заряженный магией опознания. Несколько мгновений спустя снежный вал перестал прогибать доски стены, снег теперь валился на левую сторону от главных путей, свободную. Значит, маг, чистивший рельсы от сугробов для нежданного скорого поезда, разобрал сигнал и подправил свою работу. Новый гудок рявкнул прямо за стеной. И еще одна порция комьев снега врезалась в доски – уже с «плуга» паровоза, вчистую освобождающего рельсы. Короткий поезд – тендер и два вагона – промчался мгновенно и сгинул, оставляя позади медленно и испуганно оседающую тишину. Скрипнула дверь, вихрь холода качнул ткань перегородок и угас.

Береника, едва осознавая себя, вскочила и в одних носках побежала… Но у порога закута ее перехватил отчим. Рассмеялся, шутливо дернул за ухо и отнес в постель. Он был весь, с ног до головы, облеплен плотным мелким снегом. Ушел, долго и усердно стряхивал белую пыль, перешучивался с женой. Рядом охал и суетился дед Корней. Из закута напротив выглянул тот, кого дед звал шулером, и дрогнувшим голосом уточнил, все ли живы.

– Не играл с тобой на интерес и впредь не сяду, – с показной мрачностью подытожил сосед, закрывая тонкую перегородку-дверь. – Ведь немыслимое дело! И поезда быть не могло, и от него не увернуться никак… Третьего дня мы отослали со станции сообщение, что участок ставим в ремонт и перекрываем движение.

– Любой опытный маг определит, пошептав над рельсами, по силам ли ему расчистить путь, – отозвался дед. – Что нас сгрести могли, так мы столичникам не люди, а так, мокрое место. Спасибо зять у меня с головой! Вынудил вас, лентяев, в снегопад для стоянки тупиковую веточку расчистить. Еще спорили, слушать не желали, что умный человек велел.

Сосед тоскливо и невнятно вздохнул-застонал, но подробнее жаловаться не стал. Есть ли смысл напоминать, кто возмущался громче всех? И так известно: все тот же несносный дед, как и много раз прежде… Корней и сам знал, поэтому быстро юркнул в закут и уселся возле печки, более чем довольный тем, что непререкаем и неизменно прав.

– Деда, а кто в эдакую вьюгу среди ночи мчится, да еще с магами? – зевнул Саня.

– Может, и она… – нехотя буркнул дед, не желая лишний раз упоминать имя Вдовы. – Ей-то что? Чем гуще темная удача, тем милее.

– А почему било в стенку так страшно?

– На путях снега намело в мой рост, – поежился Корней. – Когда я служил машинистом скорого курьерского, гонял поезда при поддержке магов много раз, и зимой тоже. Жуткое дело! Вьюга впереди подымается гуще киселя, пузырем дуется, снег расталкивает с путей во все стороны. Грохот рвет воздух, словно мир кромсают напополам. И если кто на рельсах есть, его выбрасывает в лес, далеко. Да что там человек! Толковому магу посильно и поезд под откос пустить.

– Пойду хвостовые вагоны проверю, – пробасил в соседнем закуте Михей, помощник Короля, пробираясь к двери. – Если маги поздно заметили наш фонарь, могли крепко смять.

Береника слышала, как мачеха, которую она звала мамой и от души таковой и считала – своей, настоящей, – прошла к печке. Села тихо и как-то неловко, словно споткнулась и не поправилась. Тяжело, со стоном всхлипнула, сполна осознавая беду, с которой только что разминулась. Самая надежная дорожка вычищена на главном пути, по ней Лена и собиралась шагать от третьего вагона к своему пятому. Если бы не встретила мужа, если бы он не уволок едва не силой к опушке, если бы… Сейчас женщина молча перебирала несбывшиеся ужасы, все более пугаясь. Вон слышно: обняла Саню и зашептала, называя сироткой. Король, как обычно, угадал скорое развитие истерики, сгреб жену в охапку, с фальшивой строгостью отругал и приволок в детский угол. Быстро стащил с ног валенки, сунул ее, послушную и тихую, под нагретое уже одеяло, к боку Береники.

– Рена, расскажи маме сказку, любую, – велел он. Ушел, тотчас вернулся с кружкой, на дне которой плескалась пахучая крепкая настойка. Заставил жену приподнять голову: – Пей, рыжик, закрывай глаза и слушай дочку. Ну что за безобразие, опять в слезы! Ты сильная, как тебе в голову пришло перечислять эти «если»! Запрещаю. Поняла?

– А вдруг бы… – шепнула мачеха, вздрагивая всем телом.

– «Вдруг» и «бы» тоже запрещаю, – строго уточнил Король. – Рена, что молчишь? Начинай сказку про Колобка, да поподробнее, и потом спи до утра. С печкой мы сами разберемся.

Береника послушно кивнула, поймала необычайно холодную мамину ладонь, погладила. Вздохнула, собираясь с силами, и стала монотонно описывать скитания бестолкового черствеющего каравая, слишком придирчивого в выборе стола и рушника, сопутствующих неизбежному поеданию Колобка. Слова, если уж честно, не имели ни малейшего значения. Год назад Король объяснил ей, как следует успокаивать. Сам он тоже умел, но у Береники, как выяснилось вскоре, получалось гораздо лучше. По осени Саня приболел, и она пела ему колыбельные каждый вечер, тогда и накопила опыт заговаривания сна. Сейчас девочка старалась вовсю, а возле краешка сознания билась пульсом мыслишка: не магия ли звучит в ее голосе? И почему отец больше никому не рассказал, как усыплять? И отчего…