Юрий Валин - Сага о живых и мертвых

— Да ладно вам, это же шутка, — Рата засмеялась. — Не нужно такое петь. Глупо ведь, сразу видно. Ты, Нос, лучше мне еще раз тот номер с ножами покажи. Не получается у меня, хоть тресни.

Рата позанималась с тремя грубоватыми ножами жонглера. Вроде поняла, как ловить. Пора было дальше бежать. Билле напросился проводить до Старой стены. Ладно, пусть провожает, все равно не отцепится. Рата попрощалась. Халли ухватил за локоть, отвел к конюшне, сунул две медные монетки:

— Беру я твои строчки. Строчки, по правде говоря, дрянь, но… Может, как-нибудь…

— Для избранной компании исполнишь? — догадалась Рата.

— Молчи уж лучше. Вряд ли решусь. Там ведь сыграть лицом нужно, чтобы догадались. А лицо у меня свое, не купленное. Ты мне, Рата, скажи по секрету — лет-то тебе сколько? Откуда мысли такие… утонченные? То ты про королеву ланон-ши рассказываешь, как она от тоски по смертному умирает. То у тебя великий Гундер каким-то непонятным героем получается. Ты же соплячка, прости уж за прямоту. Или знакома была с такими… героями?

— Откуда?! Слушаю, сочиняю. Глупости в голову лезут.

— Ну, да. И как тебе про Гундера вообразилось?

— Так Билле все хвастал, что ему у Цитадели прохода не дают. И морда такая гордая, еще кудри приглаживает. Вот и подумалось…

Халли ухмыльнулся:

— Билле у нас красавчик. Так про возраст, что ты молчишь?

— Так что сказать-то? — неохотно пробормотала Рата. — Я же сирота. Мамы не помню, отца тоже. Вроде зим мне — четырнадцать. Или шестнадцать. Как кому нравится. Мелка я костью.

— Кость у тебя тонкая, — согласился певец. — Только мелкой тебя не назовешь. Ты и за три месяца, что я тебя знаю, порядком вытянулась. Ну, не хочешь говорить, сколько лет, не говори. Ты и при это, — Халли похлопал по рубахе, под которой была спрятана бумажка с сомнительными строчками, — тоже не говори. Ты же сообразительная девчонка. Работу имеешь, хозяйка у тебя хорошая. Я узнавал. Повезло тебе. Не будь дурехой.

Рата шла по улице, краем уха слушала трепотню Билле, думала о своем.

Не будь, значит, дурехой. Постараемся. А зачем ты-то, скальд сладкоголосый, разузнавал про ученицу госпожи Рудна? По доброте душевной?

В человеческое бескорыстие Рата решительно не верила. Нет, бывают люди добрые, но встретить таких все равно, что кошель с «коронами» найти посреди мостовой. Хотя все бывает. Вот Дурень был добрым. По-крайней мере к Рате. Да где он теперь, Дурень-то?

Почему Халли так многозначительно смотрел? Не в его привычках загадками разговаривать. Человек он не вредный, хотя скальд посредственный. Голоса не хватает, иной раз четверть куплетов «забывает» спеть. Когда деньги есть, к дешевым шлюшкам наведывается. А платной любовью прельщаться — дурной вкус, как говаривала Леди. Хотя сама она…

Стоп-стоп! Опять прошлое жить мешает. Незачем вспоминать. Лучше Билле послушать, он какую-то забавную белиберду несет.

…— поехали. В Конгере заработать можно. Я узнавал. Там сейчас, считай, никого из лицедеев и скальдов нет. Начнешь петь, я людишек поберу, по полной работать начнем. Что тебе на складах да лавках жиреть, пылью дышать? Ты, Ратка, не из таких девчонок.

— Я маслом дышу, — машинально поправила девочка. — Коричным, мятным, померанцевым. Довольно приятно. Я вот только не пойму — ты мне удрать предлагаешь, что ли?

— Да ты меня не слушала, что ли? — с обидой пробормотал парень. — Я тебе о чем толкую-то?

Хм, стать певицей? Заманчиво. Можно собственные саги исполнять. Правда, их еще нормально записать нужно. И вообще, глупость полная.

Рата давным-давно знала, что скальд из нее не получится. Горло не то, да и вообще…

— Слушай, я очень глупенькая? — ресницы порхнули, как задумано, — медленно, как крылышки мотылька. Жаль, длины ресничкам не хватает.

Билле озадаченно склонил голову к плечу:

— Почему, глупая? Ты грамотная и сочиняешь необычно. И еще хорошенькая.

«Брехун, — с удовольствием подумала Рата. — Полезет или нет?»

Они остановились у начала Старой стены. Древние дряхлые камни выползали из земли, вздымались хребтом древнего чудовища, уводили к заросшему каналу. Прохожих здесь было мало, к полуразрушенной, некогда мощной стене выходили лишь глухие заборы.

Ладони парня легли на талию. Губы скользнули по щеке. Зашептал в ухо:

— Рата, поехали, а? Весело будет. Мы с тобой ловкие, толковые. Неужто не заработаем? Поехали. Я тебе мир покажу. Что тебе тот склад? Разбогатеть думаешь? Убегай, чего ждать-то. Я тебя защищать буду. И любить.

— Прямо сейчас и начнешь?

Руки у жонглера были крепкими, приподнял за бедра, притиснул к стене, губы искали губы:

— А чего же и не сейчас? Да ты не бойся, Белочка. Я нежный. Больно не сделаю.

Ой, уморил. Эко его на невинность распалило. Простофиля.

Рата зачем-то ответила на поцелуй. Нет, не нравится. Вот хоть что делай, не нравится. Даже когда в шею лобзал, приятнее было. Должно быть, запах у него не такой. Симпатичный парень, ловкий и на лицо приятный. Льстит тебе, островитянке невзрачной, внимание красавчика-лицедея. Льстит, чего уж скрывать. Знаешь, что солидные дамы до Билле весьма падки, иной раз, в гости в хороший дом заглянув, парень куда больше чем за выступление с ножами и факелами ухитряется принести. Но пахнет он все-таки не так.

Рата уперлась в мускулистую грудь:

— Ой, ты мне голову кружишь! Нельзя же так. С ума сошел? Люди кругом, и бежать мне нужно. Хозяйка рассердится.

— Хозяйка? — Билле хрипловато рассмеялся. — У вольных девушек хозяек не бывает.

— Да иди ты в задницу!

Пытался удержать, но Рата вывернулась из цепких объятий.

— Чего встал? Иди-иди, тебя в «Большой кружке» ждут. А мне домой пора.

С места не двинулся, только губы облизал. Взгляд жадный, дурной. Штаны, когда-то ярко-желтые, подогнанные по фигуре, в определенном месте похабно натянулись. И правда, здорово его распалило.

Рате стало смешно. Видали мы мужчин и погрознее. Приберег бы ты, виртуоз-жонглер, свои достоинства для дамочек с полновесным серебром. Дурочка-ученица все равно в восторг не придет. Не интересно ей такое.

— Да чего встал-то?

Продолжать не полез. Визгу не хочет, — тропка вдоль Старой стены хоть и малолюдная, но не глушь какая-нибудь. Да и про ножичек, что приказчица недоученная в рукаве таскает, Билле помнит. Еще поцарапает сдуру девчонка.

— Увидимся, Белка.

Упруго, не оглядываясь, зашагал по тропинке. И не мешает ему ничего споро шагать. Это хорошо — значит, остывает жонглер горячий.

Рата чуть расслабилась и пошла вдоль стены. Морщила нос. Кто б объяснил, зачем целовалась? Оно, конечно, любопытно, но сколько ж можно глупости пробовать? Не для знаменитой сочинительницы слюнявые поцелуйчики. И опять он Белкой [1] назвал. Сама виновата, сболтнула как-то в лицедейской компании. Вроде ничего особенного, да кто ж знал, что из чужих уст слышать старую кличку так тяжко? Как кремешком по сердцу. Может, полсотни себе за старую глупость накинуть? Если по справедливости?