Тимур Туров - Полукровка

А в том, что буря на подходе, Володя не сомневался. Она уже рокотала маминым недовольством по поводу того, что он устроился на работу. И не по специальности, а в одну из мастерских «Кодак». Родители считали это глупостью. Мама ворчала, что он еще пожалеет потом об упущенном времени. Но давить открыто не рискнула, а только аккуратно каждодневно капала на мозги: мол, вместо фотомастерской можно найти место поприличнее, и к концу учебы в университете иметь не только «корку», но и некоторый опыт работы по специальности.

Он вздохнул, возвращаясь мыслями в аудиторию. Что-то гундосила лекторша, сухощавая тетка с желчным взглядом. Интересно, они все так жизнью не удовлетворены, что ли? Откуда эта злость на все и всех во взгляде? Бывают же отдельные преподаватели, которые светятся изнутри. Вот его папа, например. С другой стороны, папа помешан на своей работе, а тетке, что читает лекцию, скучно. Как там ее?

Володя вдруг четко осознал, что не помнит имени преподавательницы. Об стол что-то ударилось, выводя из раздумий. Володя вздрогнул и уставился на прилетевший невесть откуда колпачок от ручки. Взгляд с колпачка метнулся в сторону. Там, пригнувшись к столу, сидел Потапкин и пялился на друга с заговорщицким видом.

– Ты чего после пары делаешь? – зашептал он так громко, что запросто мог бы разбудить этим шепотом десяток покойников.

– С Ольгой встречаюсь, – одними губами отозвался Володя.

– Айда с нами в парк.

– Молодые люди, – вклинилась лекторша. – Вот вы, на «камчатке». На следующем занятии у вас семинар. И вас двоих я запомнила.

С Ольгой Володя познакомился на дне рождения у кого-то из общих знакомых. Увидел и влюбился с первого взгляда. В ней не было амбициозности, расчетливости и стервозности московских девчонок. Ни капли гламура и понтов. Она была естественна и умела себя держать как-то особенно, с сочетанием скромности и достоинства.

У нее отсутствовала глянцевая красота, но она была определенно красива, и в каждой черточке сквозила мягкость домашнего уюта. И улыбка была сказочной. И глаза лучились чистотой, хоть и возникали в них порой дьявольские искорки. С такой девушкой хотелось завести семью и нарожать детей. Впрочем, Володя этого тогда не понимал, скорее, чувствовал что-то интуитивно. Ольга, хоть выглядела по поведению старше большей части шебутной компании, оказалась на год младше.

Тогда она засобиралась домой рано. Узнав, что ее никто не провожает, Володя с радостью сбежал, не дожидаясь конца пьянки, и проводил до подъезда. Наедине тем для разговоров почему-то не нашлось, хотя проблем в общении с противоположным полом у него никогда не было. Но и того чувства, которое разгоралось при одном взгляде на эту девушку, он прежде ни к кому не испытывал.

На другой день Володя пригласил ее в кино. Тот фильм стал первым совместным впечатлением и первой общей темой. А от этой темы заплясали другие, и стало легко и хорошо. Откуда и как взялась эта легкость, они не понимали, да и не думали. Не нужно им было копаться в причинах и следствиях.

А потом сами собой завертелись отношения, лишенные той легкомысленности, какой грешили все предыдущие Володины интрижки. С тех пор прошло чуть больше полутора лет.

На работу его ждали сегодня к пяти часам, и между последней третьей парой и этими пятью часами была масса времени. Это время они с Олей договорились провести вместе. А вот где, не решили, потому Володя легко принял приглашение Потапкина. Ольге всегда нравились его однокурсники. Особенно молчаливый, вечно уткнувшийся в себя, но не пропускающий ни одной пьянки Гоша и разудалый Андрюха со своими шуточками.

Потапкин хохмил всегда, причем опасно, балансируя на грани приличий. Позволял себе легкую похабщинку, при этом никогда не скатывался в откровенную пошлость. Как ему удавалось удерживаться в рамках, которые отделяют джентльменов и примкнувших к ним не совсем джентльменов от скотов и хамов? Загадка. Володя считал, что в этом плане у Потапкина врожденный талант.

Ольгу Андрюха развлекал так, как Володя не позволил бы себе никогда. При этом на девушку друга Потапкин не посягал даже в мыслях, для него это было табу. Что тоже вызывало уважение и благодарность.

Парк располагался неподалеку от университета, в Кузьминках. Всего несколько остановок на автобусе – и вот вам, пожалуйста, клочок природы в окружении цивилизации. Впрочем, природы не покоренной, но взнузданной, с тропинками, урнами и лавочками. Одну из этих лавочек и оккупировала шумная компания с пивом, смехом и потапкинскими шуточками.

Ольга хохотала, Андрюха был в ударе. Мрачный Гоша устроился с краешка и с обреченностью фаталиста грыз сухарики. Володя присел с ним рядом. Пива ему не хотелось, в парк он пришел не за укупоренным в бутылку хмелем, скорее за кусочком скоротечной золотой осени.

Он расчехлил фотоаппарат, сделал несколько снимков.

Потапкин с бутылкой и перекошенной рожей, что-то рассказывающий в лицах. Володя искренне завидовал его непринужденной и удивительно яркой мимике.

Ольга. Глаза блестят от пива, что добавляет ей дерзости и делает еще более красивой.

Мизантроп Гоша. Ложка мрачности в бочке веселья.

Вся компания целиком. Восемь человек, собравшихся в одном месте.

Володя уже давно заметил, что периодически воспринимает окружающее картинками. Мир вдруг теряет целостность и превращается в раскадровку. Когда произошла эта перемена? Он не смог бы ответить точно. Но это видение кадрами стало чем-то самим собой разумеющимся, закрепилось, превратившись в неотъемлемую его часть.

Фотоаппарат щелкнул еще пару раз. Володя по инерции поулыбался, соскользнул с лавочки и побрел в сторону от шумной компании.

Ему хотелось остаться наедине с лесом. И пускай в парке это было невозможно, хотя бы иллюзию этого он получить мог.

Золотая осень. Бабье лето. Как ни назови. Это что-то сродни улыбке умирающего старика. В этом есть нечто ласковое, лучшее от этого живого мира, и нечто бесконечно ледяное от того, которого никто не видел. Прозрачный прохладный воздух. Черные стволы, осыпанные золотом листьев тропинки. Удивительно желтые листья – остатки былой роскоши. И сладкий запах прелости. Приятный и отталкивающий одновременно. Образ собрался в голове, отдался где-то внутри ощущением грусти и вечности.

Володя отошел в сторону от тропинки и снова защелкал фотоаппаратом. Настроение было, природа была. Оставалось только сложить то и другое вместе и запечатлеть в фотографии. Целостность мира снова развалилась на кадры. Но парадокс заключался в том, что в каждом из них крылась теперь эта целостность.

Он самозабвенно отщелкивал пейзажи, не обращая внимания на то, что в кадр попадали люди. Потом вдруг ловил что-то под ногами и переходил на макросъемку. И снова возвращался к пейзажу.