Сергей Малицкий - Муравьиный мед

Море. Точнее два моря. Два. Всякий свободный сайд, чьи предки однажды отправились к югу от покрывающейся льдом родины и завоевали благодатную землю для собственных потомков, это знает. На запад от Скира – теплое море. На восток – холодное. На севере они смешиваются между собой, закручиваются водоворотами, а перед наступлением холодов схватываются штормами, даже в спокойные дни вздымают смертоносные валы над редкими, выгнанными на промысел крайней нуждой утлыми суденышками. Впрочем, не многие рыбаки решаются испытывать судьбу в последний осенний месяц. Ураган следует за ураганом, ветра не стихают, коптильни и рыбные лавки хозяева запирают до весны. Даже грозные галеры скирского конга прячутся в городской гавани.

Вон они покачиваются, сцепившись бортами. Их сотни! Огромная гавань кажется застеленной живым ковром! Да и отчего бы не отдохнуть могучим судам? Кто рискнет подойти к берегам Скира в это время года? Даже если проскочишь между подводными скалами к городским бастионам, вход в гавань узкий, его и в спокойное время нелегко пройти, а осенью гавань запирает тяжелая зеленая цепь.

Остальной же берег и летом не обещает легкой пристани. Недаром в храмах Скира возносят молитвы демонам морских глубин, что властвуют над пучинами и подводными скалами. С востока благодатный полуостров прикрыт неприступными горами, с запада – рифами и мелями. Только с юга можно ждать врагов, но пока в приграничной Деште стоит грозная армия, пока высятся башни замков и крепостей, пока платят дань ближние королевства и с ужасом оглядываются в сторону Скира дальние, гордым жителям благословенных долин опасаться нечего.

Все дозволено вольным сайдам, кроме слабости и уныния. Можно праздновать окончание путины и очередной победоносной войны, лить в глотки цветочное вино, раздирать на части копченую рыбу, петь песни и устраивать свадьбы. А если всего этого недостаточно, пожалуйте на склон городского холма, пока зима не занавесила улицы города холодным туманом, пока сырой ветер не загнал и богатых и бедных жителей Скира к очагам и каминам, пока не покрылись каменные скамьи наледью. Садитесь, благородные и не очень благородные сайды, на избранные места и радуйтесь зрелищам, что устраиваются в последний месяц осени милостивым конгом для благодарных сограждан.

Не далее как пять дней назад казнили знаменитого бальского колдуна Эмучи, что, по слухам, не единожды останавливал на границе лесных земель рать самого конга. Рать-то он останавливал, а от хитрости любимца Скира – Седда и доблести лучших воинов дома Креча не уберегся. Доставили колдуна в Скир связанным по рукам и ногам, со ртом, залитым воском, с глазами, зашитыми волосом дикой козы, чтобы колдовать не мог, чтобы сторожей не одурманил. До следующего похода на баль еще зиму надо пережить, а пока и с колдуном расправиться забава. Опасному дикарю выжгли глаза, отрубили по локоть руки, по колена ноги, содрали кожу со спины и засыпали солью в деревянной бадье живьем. Вот было радости у светловолосых детей морского прибоя! А если вспомнить труп посла степняков, подвешенный за ноги на городской площади несколькими днями раньше, еще веселей станет!

Едва начали забываться прошлые радости, уже новый праздник стучится в двери – прощание с сиятельным Аилле. Пусть даже светило и не уходит никуда, только больше не поднимается оно так высоко над горами, а торопится скрыться, словно там, на юге, в самом деле ему теплее. Но не на Аилле смотрит свободный сайд, а на факелы, что зажглись на башнях правящего Скиром дома Ойду, на колонны дворца танов, украшенные гирляндами из ветвей горной иччи. Смотрит свободный сайд на арену, на которую в последний раз перед зимней дремотой вышли воины-рабы. Рабы дома тана Сольча против рабов дома тана Рейду. Дом тана Креча против дома тана Олли. Дом тана Биги против дома тана Нуча. Одиннадцать знаменитых домов в Скире, ведущих род от северных вождей, и все они верно служат конгу Димуинну, главе двенадцатого дома – дома Ойду, несущего уже третий срок копье Сади, бога без тени, древнего героя сайдов!

Когда-то давно раз в пять лет таны выходили друг против друга с оружием в руках и бились за право владеть священным копьем, выточенным из кости морского зверя и увенчанным древним кинжалом. Но эти времена канули во мрак так же, как канула в холод и лед прародина сайдов. Теперь таны выбирают конга на совете. Теперь они не соревнуются в силе и воинском умении, а мерятся хитростью, влиятельностью, вероломством. Каждый тан норовит перещеголять другого в красоте дома, в количестве слуг, в стати лошадей, в собственной показной доблести или в доблести воинов-рабов. Хотя какая может быть доблесть у рабов? Хитрость, сила, звериная жестокость, изворотливость, но не доблесть. Редко жалость или сочувствие бросают тень на лица возбужденных зрителей. Кого жалеть? Бывших врагов в рабских ошейниках, которые нет-нет да и обратят полные ненависти взгляды на заполненные ряды? Пусть сражаются на арене, а не в поле против войска сайдов. Пусть убивают друг друга, пусть…

И они убивают. Взлетают мечи, сверкают пики, трещат дубины и кости, разносятся над каменным двором крики и проклятия умирающих, но все эти звуки тонут в торжествующих воплях разъяренной толпы, что заполнила скамьи на склоне древнего холма. Вот только на нижних галереях, где за белыми колоннами тлеют огни жаровен, где каменные скамьи заменяют деревянные резные с войлочными подушками, где подрагивают бесценные прозрачные занавеси на закрытых террасах для знатных сайдок – жен и дочерей танов, происходящее на арене обсуждают чуть спокойней.

– Однако, Ролл, твой раб не уронил чести дома Рейду! Вынужден признать, он сущий зверь! – Подтянутый, почти худой, но очень крепкий и широкоплечий человек с легким поклоном повернулся в сторону довольного великана. Его одежда ничем не отличалась от одежды прочих собравшихся в галерее вельмож. Теплый длинный плащ из меха морской выдры скрывал все, кроме обуви, но коротко остриженная седая голова с правильными, словно выточенными из камня чертами лица даже в уважительном поклоне оставалась гордой.

На арене под довольный рев толпы серокожий гигант, выходец из далеких степей, сын одного из хеннских племен, рыча, выламывал руку только что поверженному, еще живому противнику. Не меньше двух десятков трупов лежало тут же. Слуги арены подходили к ним с крючьями, с опаской косясь на рассвирепевшее чудовище.

– Сожалею, Седц, что не удалось испытать в сегодняшних схватках честь или хотя бы доблесть дома Креча! – довольно хохотнул Ролл и, откинув полу плаща, обнял сына, с восхищением наблюдающего за серым воином. – Мы с Леббом с удовольствием насладились бы схваткой достойных противников! Отчего не выпустил своего воина? Я был готов поставить на него десяток золотых даже против собственного раба! Тем более теперь, когда сиятельный конг собственноручно раскроил голову его соплеменнику – обнаглевшему послу. Или твой горец не лучший воин-раб в Скире? Вот уж раньше никогда не поверил бы, что выходец из безмозглых корептов способен так обращаться с оружием!