Александр Прозоров - Наследник

— Не прогадай.

— Хочу лучшего мужа на всей земле! — жадно выдохнула ученица.

— Можно и лучшего, — согласилась старуха. — Какого пожелаешь, такого и получишь. Хочешь лучшего? Будет тебе лучший. В слове своем уверена?

— Конечно! — не поняла странного намека молодая женщина.

— Ну, коли об этом уговорились, тогда тебе плату назову… — Ведьма поднялась, пробежала пальцами по висящим на стене березовым туескам, сняла один, открыла, вытянула на падающий из раскрытой двери свет костяную ладанку на тонком сыромятном ремешке. Открыла, осторожно вытряхнула на ладонь ослепительно-белый бутон, похожий на бутон сирени, на длинной, с половину мизинца, зеленой ножке.

— Что это?

— Цветок папоротника, — ответила ведьма. — Я хочу, чтобы ты в тот час, когда ощутишь себя счастливой, воткнула его к себе в волосы.

— И что тогда случится?

— Он будет у тебя в волосах.

— А зачем?

— Это будет твоей платой за чары, которые привлекут к тебе мужа, — улыбнулась, любуясь цветком, ведьма. — Не знаю, как это случится. Может статься, на тебя наткнется в саду юный князь и возжелает невероятной страстью. Либо тебя похитят, доставят к некоему властелину, и он, очарованный твоей красотой, сделает тебя своей женой. Или ты увидишь какого-то красавца, в отчаянии прижмешь нож к его горлу и потребуешь, чтобы он на тебе женился, и он вдруг согласится. Не знаю как, но заклинание приведет суженого к тебе или тебя к нему. Вы станете мужем и женой, и он будет лучшим мужем на земле. Ты согласна?

— Да, — не стала больше препираться ученица.

— Поклянись!

— Клянусь!

— Нет, этого мало, — поморщилась старуха. — Ты должна поклясться тем, что для тебя дороже всего, чем не пожертвуешь ни за что, даже если очень захочешь нарушить обещание.

— Жизнью? Здоровьем? Сестрами?

Ведьма молчала, погрузившись в размышления, пока, наконец, не догадалась:

— Поклянись мне покоем матери… — пробормотала она. — Согласна?

— Да!

— Протяни руку… — Ведьма положила цветок на ее ладонь, накрыла сверху своей, крепко сжала пальцы: — Смотри мне в глаза и повторяй: клянусь покоем своей матери, что каждый миг и час, когда стану чувствовать себя счастливой за своим мужем, буду вставлять сей цветок себе в волосы.

— Клянусь покоем своей матери, что каждый миг и час… — послушно повторила ученица, глядя в черные провалы глаз старухи, и неприятный холодок пробежал по ее коже, взъерошил волосы, забрался в ноздри.

— Хорошо. — Ведьма разжала пальцы, забрала цветок, ничуть не пострадавший, несмотря на приложенную к нему силу, заныкала бутон в ладанку, которую убрала обратно в туесок.

— Ты не дашь его мне? — удивилась женщина. — Как же я буду его в волосы вставлять?

— Ценность больно большая, как бы не потеряла, — ответила старуха. — Вот замуж выйдешь — прибегай, тогда и отдам. Теперича раздевайся.

— Зачем?

— Зелье сие не пить надобно, а руны им на теле начертать, жертву твою манящие. Впитаются, следа не оставив, не опасайся. Но дело свое сделают. Сие верно, как восход Хорса утренний, как гнев Карачуна зимний, как жар Ярила весенний.

Ученица разделась. Старуха же, порывшись средь туесков, нашла блестящий от воска глиняный пузырек и предупредила:

— Ныне же молчи! Одним разом все руны надобно нанести, и чтобы зелья на все хватило, но лишней капли ни одной не осталось. При сем мне еще и чары надобно наговаривать, силу в зелье пробуждающие. Молчи и не шевелись!

Женщина замерла, слегка расставив руки, и ведьма, рисуя прямо пальцем по белой нежной коже, начиная от шеи вниз, распевно заговорила:

— Жару Ярилову, суду Ниеву, Ладанной ласке, Полельной песне в час сей поклон шлем об общей судьбе, общей плоти, общем доме, общих детях, общем бытие. В ночи и дне, на темноте и свете, в горе и радости, на людях и наедине. От ночи сладкой до реки смоляной, от слова булатного до молчания последнего. Летите, поклоны наши, через овраги глубокие, через реки широкие, через густые дубравы, через высокие горы…

В эти самые мгновения малый десантный транспорт, развернувшись обгорелыми дюзами к безымянному желтому карлику третьего галактического рукава, ударил в черноту космоса жарким термоядерным пламенем, безжалостно опустошая баки охладителя в форсажном тормозном режиме. Ротгкхон лежал в мягком декомпрессионном кресле, плотно облегающем тело единственного члена экипажа, и смотрел на данные, стремительно выстреливающие мимо глаз в линейном информационном режиме. Следя за выявленными характеристиками, он пытался хоть примерно оценить перспективы звездной системы, лежащей на задворках давно умершей империи «мокрушников» — прозванной так, естественно, ее бывшими недругами. И сама империя, и ее недруги уже давно сгинули во мраке истории, уступив место более молодым и активным государствам, но вот обидная кличка, похоже, прилипла к третьему галактическому рукаву навечно.

Или не обидная? Ротгкхон тоже принадлежал к расе «мокрушников», но никакого дискомфорта от этого факта не испытывал.

— Плотность звезды нормальная, — прошептал пилот. — Одиночная, масса ноль восемь стандарта, светимость один-один. Это «коридор». Цвет в «коридоре», угловой момент в «коридоре»… Ну же, во имя девяти друидов! Водород, водород, водород… девяносто пять! Есть! «Коридор» среднего класса! «Живая система»! — И уже во весь голос он распорядился: — Борт, сигнал штабу: «Вербовщик семнадцать третьей смены „живую систему“ подтвердил. Начинаю разведку». Добавь координаты звезды к сообщению.

— Команда исполнена, — подтвердил транспорт. — Приступаю к тестированию систем курсовой обороны.

Космический корабль был боевым и отлично знал об опасностях звездных систем «коридора» без дополнительных напоминаний.

Огромный космос, при всем своем разнообразии, во всех, даже самых далеких уголках подчиняется одним и тем же физическим законам. Эти законы всегда и неизменно скручивают облака межзвездного водорода массой от половины до двух «стандартов» в плоские нибулы, которые теряют момент вращения, сбрасывая его в газопылевые диски переменного состава. Из-за разницы в химическом составе, диски всегда распадаются на неизменные одиннадцать планет, из которых с той же неизбежностью три всегда взрываются. Сперва две самые далекие от звезды, внешние, фиксируя для ученых начальный этап развития «живой системы», а для путешественников — опасность столкновения с мелкими ледяными астероидами, а затем одна внутренняя, пятая — разрушение которой отмечает середину цикла звездного развития.