Анна Гурова - Князь Тишины

Что мне больше всего нравилось в этой игре? Во-первых, Сашино бледное лицо в полумраке, с глубокими тенями на худых щеках и запавшими глазами, в которых отражалось пламя свечи, и его глуховатый голос, произносящий страшные и величественные слова. Во-вторых, цепочка, на которой поджаривали грешника: от копоти свечи она из серебристой становилась черной, и это таинственным образом убеждало меня, что аутодафе совершилось совсем как по-настоящему.

Квартира у них была крохотная – типичное новостроечное жилье с микроскопическими комнатами и окнами во всю стену, – но в детстве она казалась мне огромной, безграничной. Она выглядела как приемная в целый мир тайн. За каждой дверцей шкафа мне мерещились анфилады залов, за дверью кладовки – винтовая лестница. Про зеркала скажу только одно – то, что там отражалось, абсолютно не походило на то, что было в действительности. Впрочем, наверно, все дело было в моем разыгравшемся воображении.

Трамвай наконец доехал. Мы прошли метров сто по усыпанной листьями улице до одинокого точечного дома, похожего на белый утес, поднялись на лифте на двенадцатый, а может, и тринадцатый этаж (я все время забывала). Мама зашуршала пакетом с подарками, папа позвонил в дверь. Внутри раздались приглушенные голоса, звук шагов, и на пороге возникла тетя Наташа, светясь приторной улыбкой. За ее спиной виднелся дядя Игорь. Из кухни тянуло чем-то горячим и вкусным, с корицей.

– Здравствуйте, здравствуйте! – протянула тетя Наташа. – Заждались. А Гелечка-то как выросла! Взрослая девочка стала, не узнать! А красавица-то какая! Сашуля, беги сюда, погляди на Гелю…

От тети Наташиных похвал я не знала, куда прятать глаза. Особенно меня смутила последняя фраза. Краем глаза я видела, что мама морщится, и даже знала, о чем она сейчас думает: что тетя Наташа сыплет похвалами исключительно ради того, чтобы кого-нибудь сглазить.

Тетя Наташа наконец отстала от меня и принялась захваливать маму, восхищаясь ее цветущим видом и вечной молодостью. Дядя Игорь увел папу на кухню, поговорить о каких-то своих делах. Я сняла куртку и повесила на один из латунных крючков вешалки. И эта вешалка, и высокое зеркало с ящиком для обуви, от которого Саша когда-то открутил и потерял ручку, и выцветшие желто-коричневые обои – ничто не изменилось. Все выглядело, в точности как полтора года назад, когда я побывала тут последний раз. «Как будто вернулась в позапрошлый год, – подумала я. – И тетя Наташа все такая же – лисичка со скалочкой».

– Саша, выйди поздоровайся, – крикнула тетя Наташа.

Из комнаты донесся незнакомый мне угрюмый баритон:

– Добрый вечер.

– А выйти?

– Я занят.

– И все-то он занят, – сокрушенно произнесла тетя Наташа, взглянув на моих родителей. – Я иногда и не пойму чем. Проходи, Гелечка, в гостиную, пусть этому грубияну будет стыдно.

Я сделала несколько шагов и застыла в дверях. На диване, вполоборота ко мне, сидел и щелкал пультом абсолютно взрослый беловолосый парень в спортивном костюме. Логика подсказывала, что это Саша, но я смотрела и не узнавала. Гордая посадка головы; лицо – неподвижное, самоуверенное, нереально красивое; холодный взгляд без выражения; очень светлые, серые с желтоватым отливом глаза. В его облике сквозило что-то слегка женственное: припухшие уголки довольно узких губ, матовая бледность, удлиненные серые глаза. Но жестокое, надменное выражение – то, что осталось с последнего раза от «великого инквизитора», – теперь, казалось, было для этого лица нормой.

– Что там за безобразие? – спросила тетя Наташа, указывая на телевизор.

Парень медленно повернул голову и недовольно посмотрел на тетю Наташу.

– «Мясорубка», хит-парад… скандинавская десятка, – цедя слова, как будто ему лениво отвечать, произнес он.

От его голоса у меня по коже прошел озноб.

– Привет, – беззвучно сказала я.

Парень остановил на мне взгляд, криво улыбнулся и повернулся к телевизору.

– Проходите к столу! – захлопотала тетя Наташа. – Игорек, иди, здесь наговоритесь! Гелечка, садись на диван, к этому буке поближе.

Я все-таки решила уточнить обстановку и выяснить, точно ли Саша сидит на диване. Спросить: «Кто это? » – мне показалось глупым. Я шепотом осведомилась у тети Наташи:

– Это Саша?

Мама и тетя Наташа покатились со смеху.

– Сашуля, Гелечка тебя не узнала! – заявила тетя Наташа. – Спрашивает, кто это там сидит?

Саша недовольно покосился на нее, дернул плечом и молча повернулся к экрану.

– Что ты застряла в дверях? – укорила меня мама. – Проходи, садись рядом с Сашей. Спроси его, что он смотрит.

– Наверно, что-то очень интересное? – игриво спросила его тетя Наташа. Саша даже виду не подал, что услышал.

«Чего они достают человека дурацкими вопросами? » – с внезапным негодованием подумала я и решительно прошла к дивану. Саша, не глядя на меня, демонстративно отодвинулся, хотя я села не меньше чем в полуметре, чтобы не смущать его своим присутствием.

– У Сашеньки последнее время так испортился характер! – громко жаловалась тетя Наташа. – Грубый стал невыносимо. Отцу хамит, меня не слушает. Художественную школу бросил…

– Ты правда бросил художку? – шепотом спросила я.

– На хрена мне это надо, – ледяным тоном ответил Саша, покосившись в мою сторону. – И так времени ни на что не хватает.

У меня снова мороз по коже прошел от его голоса.

– Он теперь на карате записался, – не без гордости сказала тетя Наташа, услышав его последнюю реплику. – Будет защищать старушку-маму.

Саша поднял голову и ухмыльнулся таким бандитским оскалом, что я невольно отшатнулась.

– Получу черный пояс, буду участвовать в кумитэ, – злорадно сказал он. – В боях без правил, кто не понял. На деньги. Заработаю тысяч десять, куплю байк. Бороду отращу лопатой… вдену серьгу в нос… сделаю татуировку на заднице в виде задницы…

– Ты видишь, каким он стал? – с наигранной горечью воскликнула тетя Наташа, обращаясь к маме.

Мама опасливо покосилась на Сашу и принялась рассказывать о моих успехах в училище. Я сидела рядом с Сашей, едва смея дышать, чтобы не вспугнуть то, что происходило сейчас на этом отрезке времени и пространства. А то, что здесь нечто происходило, я ощущала очень отчетливо. Реальность вокруг меня самопроизвольно изменилась. Я смотрела на сервант с хрусталем и фарфоровыми зверями, на истертый ковер – поле былых сражений, на звездное небо за окном, на лица людей, которых знала всю жизнь. И ничего не узнавала. Сохраняя прежние формы, уходящие в дремучее детство, о котором не осталось воспоминаний, реальность наполнилась новым, таинственным содержанием. Я чувствовала, что вхожу в незнакомую область, где от меня ничего не зависит.