Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – оверлорд

– Закономерный, – добавил я. – Ну, вы поняли, на что я намекиваю. Работать надо, ребята.

Сэр Макс вытянулся, с готовностью откозырял.

– Я вспомнил, у меня есть неотложная работа.

– Идите, сэр Макс, – сказал я милостиво. – Сэр Альбрехт пошутил насчет пьянства. Мы все видим, что вы, как рыцарь в походе, и капли в рот не берете!

Макс покраснел, как молоденькая девушка, сказал полыценно:

– Спасибо, сэр Ричард! Сэр Альбрехт вздохнул.

– И у меня дела… Кто сказал, что зимой делать нечего?.. И все-таки он задержался в дверях и посмотрел на меня с немым вопросом. Мол, мы ж нахапали, теперь всю зиму жрать и пить в три горла, а если нет, то… что-то замышляется? Я сделал каменное лицо, он вздохнул и вышел.

Глава 2

Зима наступила, если считать по морозам, задул колючий ветер, но земля остается черной, застывшей в тех рытвинах и колдобинах, в каких застал ночной холод. Небо приблизилось к земле, серое, угрюмое и безрадостное, теперь нависает прямо над головами, словно каменный свод тесной пещеры.

Воины, что сопровождали леди Беатрису, вернулись и доложили, что все в порядке, госпожа уже в Скворре, там ликование, а они даже не остались ночевать, сразу обратно.

– Зря коней загоняли, – сказал я тускло, – все равно теперь до весны без дела…

Старший заметил почтительно:

– Мы спешили доложить, что леди Беатриса уже дома.

– Спасибо. Отдыхайте…

Сам я бродил по замку, впервые чувствуя полнейшую растерянность от того, что ничего делать вроде бы и не надо. Зима – это спячка, терпеливое ожидание весны, когда все проснется, оживет и зачирикает. Зимой я должен собраться и, как говорил князь Горчаков, сосредоточиться.

Но… на чем? Хотя это моя вторая зима здесь, в этом мире, но тогда я был простым потребителем, от меня ничего не зависело, зато я мог драть глотку и возмущаться, что это не так, то паршиво, и вообще все хреново, куда только власти смотрят? Но сейчас власть – я. И от меня зависит, как переживут суровую зиму мои рыцари и вообще подпавшие под мою власть земли с населяющими их крестьянами, ремесленниками, купцами и церквями.

Крестьяне всю зиму, как понимаю, неспешно чинят хомуты, седла, уздечки и прочую сбрую, ремонтируют телеги, колеса. В кузнице звенит железо, а сквозь щели блистает багровый огонь: там готовят на весну плуги и бороны. В домах женщины прядут, шьют и вяжут, мужчины сучат дратву. А что делать мне?

Даже замок барона Эстергазэ не такой, как те, старой работы, в которых я побывал. В этом нет того, без чего невозможно представить себе нормальные замки, а также любые древние дома, болота, кладбища, руины – привидений. Или хотя бы призраков. Простой народ панически страшится призраков, хотя, как мне кажется, большей частью напрасно. В основном призраки безобидны, разве что иногда докучают стонами, жалобами или звоном призрачных цепей. Но пообщаться с ними бывает очень полезно, знаю по себе.

Дни потянулись тупые и серые, я смутно понимал, что надо заняться чем-то активным хотя бы для того, чтобы выдавить из груди тянущее чувство потери. И хотя мы оба с леди Беатрисой понимаем, что поступили правильно, что есть ценности выше, чем любовь, но обоим очень хреново от такой жертвы.

Однажды, когда лежал, как колода, в покоях на роскошном ложе, а рядом на полу тихо сопел Бобик, снизу раздались крики, топот множества ног, лязг железа. Моя рука уже привычно потянулась к рукояти меча, но понял, что вопли ликующие. Торопливо вскочил за момент до того, как распахнулись двери и вошла громыхающая железом почти квадратная глыба, вся из металла от гребня на шлеме размером с пивной котел и до сапог из стальных колец и золотых шпор.

– Сэр Ричард! – громыхнул мощный голос, под сводами заметалось испуганное эхо. – Все сделано!

Я машинально кивнул, рыцарь обеими руками снял громадный шлем, обнажив вырубленную из серого гранита квадратную голову, где между массивными надбровьями и мощными скулами узкие щели для глаз, а тяжелый массивный подбородок начинается как будто сразу от этих щелей, хотя вроде бы и нос на месте, и гранитные губы тоже намечены именно там, где должны быть.

Он шагнул ко мне с привычной легкостью, хотя железа на нем больше, чем на троих рыцарях. Я обнял гиганта, чувствуя, что рук не хватает: сэр Растер неимоверно широк, плечи разнесены далеко в стороны, да и тонкость талии ему ни к чему.

– Сэр Ричард, – проревел он радостно, – как вы и сказали, барон Гауэр не ожидал нашего стремительно броска! И хотя мы едва волочили ноги, но когда увидели, что мост опущен, а ворота настежь… Как не воспользоваться такой дурью? Словом, замок захвачен, противник частично истреблен, частично брошен в тюремные подвалы. Женщины изнасилованы по священному праву войны, винные склады разграблены… словом, противник перестал им быть.

– Хорошо, – ответил я с чувством глубокого удовлетворения. – Значит, еще один несогласный станет нашим счастливым верноподданным. Вы хорошо поработали, сэр Растер! Отдыхайте.

Он отмахнулся.

– Сэр Ричард, какой отдых? Вы не представляете, как способствует здоровому отдыху победа! Мы думали, что после захвата замка неделю будем отсыпаться…

– И что?

– Да всю неделю грабили, насиловали, вершили справедливый суд и тут же вешали, снова насиловали, чтобы приучить их к новому статусу… а сна и усталости ни в одном глазу! Не зря говорят, что у победителей даже раны заживают куда быстрее, чем у побежденных.

Я вздохнул.

– Боюсь, это наша последняя кампания. Земля подмерзает, что хорошо, но повалит снег, и завоевания прервутся до весны. Даже – до лета.

Он кивнул, ничуть не обескураженный.

– Как раз хватит посидеть за столом! Сколько той зимы? – Я еще раз его обнял, поблагодарил за ратный труд, и сэр Растер, довольно расхохотавшись, отбыл вниз рассказывать о подвигах и сидеть за столом, ибо в самом деле зима промелькнет- не успеешь бровью повести.

Я в своих покоях стоял у окна и тупо смотрел вниз во двор. Барон Альбрехт вошел в расшитом золотом камзоле из темно-красного бархата, зеленые штаны по последней моде, высокие сапоги из прекрасно выделанной кожи, длинные ухоженные волосы красиво падают на плечи. Серые глаза смотрят холодно и строго, настоящий аристократ. Даже когда я однажды увидел его выползающим из болота, всего облепленного зелеными листьями и в изорванной одежде, я видел именно барона, вылезающего из болота, облепленного зелеными листьями и в изорванной одежде, а не грязного измученного мужика. Не знаю, врожденное ли это или же можно как-то воспитать, но факт остается фактом, он – Альбрехт Гуммельсберг, барон Цоллерна и Ротвайля, а я вот, увы…