Андрей Белянин - Хватай Иловайского!

Старое кладбище за селом давно уже стало для меня родным и привычным. Понимаю, как дико это звучит, но иначе не скажешь. Вот здесь я впервые столкнулся с душегубкой бабкой Фросей, а вот тут араб сбросил меня на кладбищенскую землю, а сюда меня перетащили на разделку упыри Моня и Шлёма, а вот через эту могилу мы все трое убегали от мстительных молдавских чумчар. Злобные твари к переговорам не склонны, извинений не принимают, жрут своих, и я у них на сто лет вперёд в чёрном списке. Вот уж как помру, так они, поди, мою могилу вскроют, кости обглодают да тогда лишь и успокоятся…

— Ну что, дружище, жди меня здесь. — Я потрепал по шее коня, спрыгнул с седла и пустил жеребца на волю. Араб у меня учёный, один раз его уже в Оборотный город на мясо уводили, теперь он кого постороннего только на расстояние прямого удара копытом в челюсть и подпускает. Пара-тройка чумчар за это уже поплатились крепко…

Хотелось бы, конечно, Катеньку заранее предупредить, да уж поздно. Я разгрёб руками рыхлую землю за покосившимся крестом, нащупал железный рычаг и потянул на себя. Со скрипом и пылью могила открылась, являя аккуратные ступени под землю. Я спустился, уже прикрывая за собой крышку, как… белый араб, спокойно щипавший травку у дороги, вдруг резко вскинул красивую голову, повёл ушами и молнией сорвался с места, исчезая в ночи.

— Что ж тебя так напугало-то? — Я быстро сунул меж землёй и крышкой могилы рукоять пистолета и приник к щели. Неужто чумчары пожаловали?

Но нет, наискосок от кладбища к лесу, переваливаясь с боку на бок, но тем не менее очень шустро пробежала странная женская фигура с горбом на спине и шестью горящими свечами, торчащими на голове, как рога…

— Что за пакость невнятная? — только и успел спросить я, как из темноты грохнул выстрел и кусок свинца влепился в землю на какую-то ладонь от моей щеки. Второй пули я ждать не стал, мигом выдернув пистолет и наглухо закрыв себя в могиле. Вот ведь дела, ещё и сделать ничего не успел, а уже убивают. И главное, за что? Поди разбери. За то, что к Хозяйке в гости иду, или за то, что заинтересовался пропавшим царским курьером?

Ну, коли по первому делу проблемы, так Катенька и сама за меня любой нечисти пасть порвёт, у неё наказания не застревают. А вот если по второму… Да неужто за нами с Прохором с самого начала слежка была? Поди, и шпору-то курьерскую мальцу специально под ноги бросили, знали, что рано или поздно, а люди к характернику за советом пойдут.

— И всё равно ничего не понятно, — бормотал я себе под нос, осторожно спускаясь по ступенькам в подземные глубины. — Если кто хотел меня из села выманить, так и попроще трюк придумать можно было. А вдруг возьми да и потеряй мальчонка шпору? Или староста её любому заезжему коробейнику за пятак предложи? Не, не я им нужен… А кто ж? Смысл-то офицера с почтой ловить? Дядюшка и так знает, что война, что на Польшу пойдём, так какой кому интерес пакет с приказом красть? Ну не выступит наш полк в срок, задержится на неделю, что с войной-то будет? Без нас, как ни крути, а не кончится. Да и может ли быть решающей задержка прибытия всего одного полка? Ить не Ватерлоо небось…

Чем ниже вели ступени, тем светлее становилось вокруг. Под землёй освещение иное, более рассеянное и голубоватое, как в дождливый день. Вроде и видно всё преотличнейше, однако солнышка не хватает. Уже идя по широкому коридору к арке, я заметил маячившую впереди спину мясника Павлушечки. Известный интеллигент-душегуб, человечиной на развес торгует, но лавку его все хвалят, дескать, и свежатина всегда есть, и денег лишних не дерёт.

— Кого я вижу, человече? — радостно обернулся он на звук моих шагов. — Рад, искренне рад. Как не хватает порой нормального интеллигентного общения…

— Это не ко мне, — сразу упёрся я. — У нас в полку интеллигентов нет, дядя при одном слове «интеллигенция» за нагайку хватается.

— Помню оное, досталось в иное время. — Мясник оставил тачку и плотоядно облизнулся. — А ты, казаче, без охраны сегодня? Неосмотрительно сие…

— Когда по личному приглашению Хозяйки, так и охрана не нужна, — нагло соврал я, грозно выгибая бровь. Научился за полгода тренировки перед зеркалом. Говорят, сам Наполеон осваивал это искусство по совету старого циркового клоуна.

— Ну если сама Хозяйка… так что ж… — тяжело вздохнул Павлушечка (ага, бровь-то сработала!). — Мне с ней сейчас ссориться не резон. Хочу лавку расширить, договорился с нужными поставщиками, но без её особого соизволения никак нельзя. Может, замолвишь словечко, казаче?

— А мне-то что за интерес…

— О, ценю деловой подход. — Людоед попытался приобнять меня за плечи, но замер, стоило мне положить ладонь на рукоять пистолета за поясом. — Да-да, сам не любитель лишних фамильярностей, гигиена — залог здоровья!

Кто бы говорил… Эта ходячая гора сала мылась раз в год, и то вряд ли, вечно перепачкан жиром и подсохшей кровью, а если его мясницкий передник выстирать в Доне, то на три версты ниже по течению вся рыба всплывёт кверху брюхом!

— Так вот что я могу резонно предложить. — Он вернулся к своей тачке, где лежало чьё-то позеленевшее тело, прикрытое рогожей. — Ты у Хозяйки добываешь разрешение письменное на строительство магазэна по французскому образцу. Широкое, просторное, с дегустационным зальчиком а-ля бистро. А я тебе за соучастие — оговорённый процент. Предпочтёшь деньгами или производимым товаром?

— Сосиски «дамские пальчики»? — припомнил я, и меня передёрнуло. — Спросить спрошу, а платить будешь услугами.

— Какого толка услугами, казаче? — неожиданно покраснел он, кокетливо одёргивая замызганный передник.

Наверное, тут бы и пристрелить подлеца за такие мысли, но мы шагнули за поворот, а там под аркой уже стоял навытяжку бдительный бес. Господи-боже, даже не со старым фитильным ружьём, а с кривым турецким луком! Ох нет, мама дорогая, с такой допотопщиной меня ещё не встречали…

— Стоять, руки вверх! Щас обоих стрелять буду!

— Остынь, бесове… — укоризненно прогудел Павлушечка. — Я это, ты меня знаешь. А тот, что со мной, так сам хорунжий Иловайский. Или тебя старшие товарищи о нём не предупреждали?

— А чё меня предупреждать, — нагло оскалился бес. — Нешто я эту военщину усатую и сам не знаю… Стоять, кому говорю!

Мы переглянулись, но встали. Интересно, что дальше?

— А дальше пущай мясник своей дорогой идёт, у меня к нему претензиев нет. Но ты, хорунжий… Помнишь, злыдень в лампасах, как мне в ружьё песку насыпал, а?!

Я пригляделся к гневной мордочке беса. Память услужливо подсунула подходящую картинку: тот же бес, весь чёрный от пороховой гари, с обожжённым пятачком, держащий в лапках ружьё, увенчанное чем-то вроде железной ромашки. Да, рвануло тогда неслабо… Но ведь весело же было, и сувенир оригинальный, чего ж злиться-то?