Стальные посевы. Потерянный двор - Мария Гурова
И Оттав встает, подходит к мраморной статуе Дамы в углу опочивальни. Их покровительница всем видом выражает мудрость и готовность принимать жалобы, дары и клятвы. Оттав преклоняет колено, кладет ладонь на холодное запястье и говорит:
– Я – Оттав, следующий пути твоего дитя – защитника всех добрых людей, клянусь, что буду заботиться о моих и жены Гюсты сыновьях – Ги и Йомме – и относиться к ним, – он тихо кашляет, как если бы у него запершило в горле, – как к принцам.
– К наследникам, – тихо добавляет Гюста, и сложно понять, явилось ли это новым условием или ей просто важно еще раз услышать заверения.
– Как к моим наследникам, – щедро добавляет Оттав и поднимается.
За спиной послышался шумный вздох. Оттав испугался, что вздох стал предсмертным, но Гюста промучилась еще ночь и отошла наутро, когда Оттав уснул рядом, изможденный ночным бдением. Успокаивая короля, Руперт Ферроль раскрыл ему последнюю тайну почившей супруги: она бы умирала медленнее, возможно – победила бы заразу, но вскорости скончалась бы от многих побочных болезней. Королева вовремя прознала, что ей ищут замену. И пока горе не превратилось в привычку, пока смирение не нагнало Оттава, остудив чувства, Гюста ускорила смерть горькими водами – отваром из перетертого остролиста и земляных ягод.
– Так вот чем пахли ее пальцы, – пробормотал король.
Оттав сдержал клятву, Ги и Йомма воспитывались как наследники престола. Но навещал он сыновей редко. Однажды король проболтался Ферролю, что ненавидел их болезнь и уродство прежде всего за то, что природа так над Оттавом посмеялась. «Обыкновенно дети похожи на обоих родителей. И когда один из них умирает, второй любуется лицом ребенка, в нем узнавая и себя, и возлюбленного. Вот говорят, владыка может получить все, что захочет. А мне отказано в том, что достается даже самому нищему крестьянину. Мне отказано в живой памяти о союзе с Гюстой». Страдания Оттава упали на его лицо неподъемным забралом, сквозь которое не смогли пробиться никакие сваты. Он не брал новой жены, пока сам не избыл свой траур. Расплатившись сдержанным обещанием, Оттав перенес еще одну весну и женился на леди Ивонне из Горма.
Одна королева сменила другую, и в том бы не нашлось разницы, если бы не мелочи, которые любили обсуждать сплетники. Например, что король теперь холоден ко всем, что теперь он не ходит играть в крикет, что теперь при дворе дамам велено одеваться скромнее – на два пальца выше вырез декольте и на локоть короче шлейфы, даже на церемониальные празднества, а не только на сезонные пиры. С весенней свадьбы прошло всего ничего, а понесла Ивонна в дороге из Горма в Эскалот, потому по осени уже ходила на сносях и только изредка покидала женское крыло, которое олицетворяло собой жизненный цикл. Больше оно ничего не могло олицетворить: женщины всегда находились в трех состояниях – в ожидании беременности, смерти или детей. Все прочие увлечения и дела только занимали руки, но никак не заполняли жизнь. Покидать крыло не воспрещалось. Точнее, не стояло явного запрета, но праздные выходы в свет могли изрядно подпортить репутацию: чего доброго, леди могла прослыть бездельницей, непоседой или, того хуже, распутницей. Поэтому покидать девичьи стоило по делу или под благовидным предлогом, но ни в коем случае не признавать корысти. Парадоксально, ведь для того, чтобы заиметь что‑то более ценное – власть, влияние и впечатления, – нужно было выходить из женского крыла.
Королева все не могла взять в толк, почему ее, так скоро понесшую, все поздравляют безрадостно. Улыбки натянуты, а взгляды, брошенные на ее округлый живот, – подозрительны. Леди Ивонна носила двойню. И когда повитуха объявила сей прекрасный факт, даже Оттав изменился в лице. Он не просиял – напротив, померк. А когда королева раздобрела, то ей показалось, что супруг и вовсе ее избегает. На вопросы о выборе имен отвечает односложно. Однажды она попросила фрейлину, которая слыла самой болтливой, задержаться. Ивонна спросила:
– Ты не знаешь, в чем причина предвзятости, с которой ко мне относятся?
– Не понимаю вас, Ваше Величество, – ответила фрейлина, зарделась, и стало ясно, что ей до жути хочется разболтать причину.
– Это из-за прошлой королевы? – отважилась спросить Ивонна.
Фрейлина огляделась, с кротким скрипом затворила дверь и подошла ближе к своей леди.
– И да, и нет, – заговорщицки начала она. – Вам ведь еще не представили наследников?
– Нет, мы поженились в Горме. Король приезжал без принцев. А во дворец Эскалота я прибыла уже… – Она улыбнулась и указала на округлый живот. – Да, все так стремительно! Никто ничего мне не рассказывает.
– Нам запрещено, – виновато объяснила дама, но было заметно, что произнеси Ивонна заветные слова, и та тут же все выложит.
– Я никому не скажу, – пообещала Ивонна.
Все так: фрейлина довольно закивала, подхватила королеву под локоть и села с ней на близстоящий сундук.
– Моя дама, у короля Оттава всегда рождаются только близнецы. Лекари объясняют, что такое его семя… Простите, я болтаю лишнее!
– Ничего. Продолжай, я должна узнать больше о моем супруге. – Ивонна успокоила ее, погладив по рукаву.
– Его первенцы – не совсем обычные дети. Когда покойная королева Гюста, призри ее Дама, понесла второй раз, девочки родились мертвыми. И… это слухи, но они тоже вышли не совсем обычными.
– Ты совсем меня запутала. Как это «не совсем обычными»? – допытывалась Ивонна.
Фрейлина вытянула шею, словно пыталась взглянуть сквозь дверь, но, не имея такого дара, просто склонилась к уху Ивонны и прошептала:
– Они все рождаются с одним телом.
Ивонна посмотрела на нее с удивлением, а потом рассмеялась.
– Ты шутишь? Как можно родиться двум людям с одним телом?
Прежде чем фрейлина сумела дать ответ, послышались шаги, и их разговор прервался так неловко, как срывается тайное свидание любовников. Но в тот день речь фрейлины заронила зерно сомнений в голову Ивонны. Несколько дней оно росло, пускало корни, и этот сорняк вытеснял весь прочий цвет ее былой радости. От покоев принцев Ивонну отделяли пара коридоров и лестница – они жили в башне женского крыла, как и положено, пока не станут юношами. Ивонна желала сама все увидеть, вырвать тот сорняк и не мучиться. «В конце концов, никто не запрещал мне ходить по крылу и
