Исетская Академия. Дневники мертвеца (СИ) - Анна Левин
— Не волнуйся, я не подведу нас.
И она сдержала свое слово: как только дверь кареты открылась, наружу выбралась холодная молодая девушка двадцати пяти лет, смотревшая на встречающую ее команду со спокойным достоинством.
— Мадмуазель Ганьон, приветствуем в Академии! — занудным голосом произнес сухопарый мужчина лет пятидесяти. — Меня зовут Илья Мизинцев, я главный библиотекарь. Господин ректор просил встретить вас, и проводить в вашу комнату. У него возникло неотложное дело, однако завтра он примет вас, и объяснит, почему не смог сегодня поприветствовать лично.
Лицо Соланж заледенело, что вызвало смущение у всех, кроме Мизинцева, который указал рукой на даму маленького роста.
— Это госпожа Ежова, наш преподаватель по магической зоологии. Она вас сопроводит.
Немногословность не обескуражила девушку, так как она и не ожидала ничего особенного от российской Академии, но чтобы настолько скромно… В Париже ее бы встретили все преподаватели, выстроенные в ряд, с учениками позади, и с ректором во главе. Рядом расположился бы оркестр, игравший гимн учебного заведения, и новый член коллектива с почестями был бы принят в стены легендарной Академии Борре. Вечером состоялся бы торжественный ужин, с вручением традиционной мантии.
Здесь же ее встретила кучка неудачников, невежественных настолько, что ее не представили должным образом, и сами не представились. Слуги пыхтели под тяжестью чемоданов, хотя должны были совершенно незаметно пронести ее багаж через черный вход. И никакой торжественности, ничего, что помогло бы проникнуться важностью момента. Это невежды даже фамильяра забыли упомянуть!
Госпожа Ежова неловко пыталась завязать разговор, но в итоге завязался только ее язык, и она молча проводила новоприбывшую в ее комнату, толком не объяснив, что где находится, и быстро ретировалась, словно боялась оставаться наедине с француженкой.
— Не нравится мне ее фамильяр. Терпеть не могу жаб!
— Поверь, Гастон, это не самая худшая наша проблема, — сказала Ланж, кивая головой на убранство комнаты.
Глава четвертая, рассказывающая об утренних сложностях
31 августа 1830 года по Арагонскому календарю
Новое утро принесло старые проблемы: Соланж была уставшей, злой, отчаявшейся и голодной. Уставшей — потому что полночи не спала после столь изматывающего путешествия, злой — потому что ее худшие опасения в полной мере оправдались, отчаявшейся — потому что у нее не было денег вернуться обратно в Париж, голодной — потому что никто не удосужился пригласить ее на ужин, или хотя бы принести еду в ее комнату!
Столько причин почувствовать себя несчастной, что Ланж разъярилась, решив сделать несчастными всех вокруг. И первым под раздачу попал Гастон.
— Доволен, кот бродячий?
Честный пес, услышав такое оскорбление, немедленно ответил:
— А ты чего хотела, это тебе не Отель Крийон архитектора Жак-Анжа Габриэля! Привыкай к скромности, тем более последние месяцы мы снимали жалкую каморку, в которой едва вдвоем помещались, а здесь так просторно, чисто, хоть и не обставлено по последнему писку моды.
Возразить было нечего, но фамильяр уже завелся, и долго попрекал девушку, пока в дверь не постучали.
— Войдите!
Служанка в сером чепце и таком же невзрачном платье поздоровалась, едва не заикаясь, и попросила спуститься в столовую для преподавателей на завтрак.
— Такова традиция, мадмуазель, — добавила она.
Соланж не выказала удивления, пытаясь выглядеть снисходительно, но единственное, что сейчас ее интересовало, это возможность позавтракать. Ее фамильяр был прав, сказав, что они поизносились. Да, одним из последствий всеобщей травли стала бедность: она лишилась и поддержки семьи, и шанса самой зарабатывать на жизнь. Благодаря запасам они с Гастоном держались некоторое время, пока деньги не подошли к концу, и им пришлось покинуть приличное жилище, заселившись в дешевый клоповник.
Однако даже эта клетушка стоила недешево, и девушке с ее фамильяром пришлось выбирать между жильем и едой. Остаться на улице было более чем рискованно, поэтому экономить пришлось на питании, сократив и количество приемов пищи, и объем самой еды. В итоге Ланж похудела до истощения, ее вытянутое лицо стало острым, крупный нос проступил отчетливее, но она все равно была красивой, с ее пухлыми губками и ясными голубыми глазами, черными бровями и пушистыми ресницами. Каштановые волосы пришлось подстричь по плечи, чтобы легче было за ними ухаживать, но они были достаточно густыми и блестящими, к ним хотелось прикасаться, как и к ее нежной гладкой коже.
Стараясь производить достойное впечатление, она опасалась, что кто-нибудь догадается, в каком бедственном положении ее застало письмо из Академии, и, идя на завтрак, она боялась взглядом выдать, как оголодала за последние месяцы. Но ничего, Ланж привыкла выглядеть для окружающих стервой, справится и теперь!
Служанка остановилась перед изящной дверью, открыла ее, впустила девушку, и громко представила ее собравшемуся обществу:
— Мадмуазель Ганьон!
Все обернулись к Ланж, и она приготовилась к новой битве.
— Доброе утро, мадмуазель! — сухо поздоровался Мизинцев. — Надеюсь, вы хорошо отдохнули с дороги.
— Отменно! Благодарю вас за заботу!
— Позвольте воспользоваться случаем, и представить вам коллег.
Меньше всего девушке хотелось знакомиться с ними на голодный желудок, но правила приличия есть правила приличия, и никто не догадался о ее истинных чувствах, видя лишь безупречные манеры, красивое лицо, легкую надменность, свойственную парижанам, разбавленную комплиментами в адрес России, что сразу расположило к ней симпатии.
— Знакомьтесь, господин Дробилин, преподаватель плетения вязи. Госпожа Мишина, преподаватель истории магии. Господин Бунин, он у нас преподает основы боевой магии, и возглавляет магический факультет. Госпожа Красилина, преподает живопись и прочие творческие науки. А это — господин Рыков, декан оборотней, помогает им развивать свою природную силу, и, что не менее важно — самоконтроль.
Мизинцев не спешил, представляя многочисленных коллег, и Соланж уже отчаялась поесть, как вдруг поняла, что одарила улыбкой последнего преподавателя, и наконец-то можно приступить к трапезе. Какой счастливый момент! Она элегантно опустилась на предложенное ей место, превосходно орудовала столовыми приборами, завтракая медленно, принимая участие в общей беседе, словно ей и дела нет до еды.
— Мадмуазель, — обратился к ней Мизинцев, — после завтрака наш ректор просил зайти вас к нему.
Соизволил, значит, вспомнить о таком незначительном приобретении, как новый преподаватель по защите от темной магии!
— Я лично сопровожу вас.
Соланж грациозно кивнула в знак благодарности, и посмотрела на своего фамильяра. Он смотрел одобрительно, и это вызвало волну нежности и любви к лохматому засранцу:
