Мама для будущей злодейки (СИ) - Джейкобс Хэйли
– Мама, – растирает горючие слезки доча. – Ты теперь всегда будешь меня любить?
Незамысловатый вопрос ребенка разрывает мне сердце.
Не знаю, как с ней обращалась мать, что ее родила, судя по всему, так себе, но я не буду идти по ее стопам. У меня в этом мире есть только она, и я уже для себя решила, что стану для Пенни той, на кого она сможет положиться, стану лучшей мамой, какой только способна быть.
Это моя первостепенная и самая важная задача. Направление уже есть, значит, будут силы и идти. Не только ради моей девочки, но и ради самой себя.
– Конечно, – заключаю Печеньку в объятья. – Я всегда буду тебя любить. Даже когда ты сама станешь мамой, буду любить.
Быстро смаргиваю с глаз новые слезы. Я мама теперь, мне плакать при ребенке нельзя.
– А сейчас, давай покушаем, хорошо?
– Хорошо.
Печенька шмыгает носом и берет в руки слишком большую для ее пальчиков ложку. Неумело орудует прибором, покрасневшие от плача щеки надуваются как у хомячка, когда она жует.
Я сейчас лопну от умиления. Ну что же за прелесть! Пусть кто угодно скажет, что я еще молода для ребенка, что без «прицепа» в новом мире обустроиться будет легче и проще, что слишком поспешно я приняла такое серьезное решение, плевать!
Я благодарна, что жива, но жить без семьи и без друзей в совершенно чужом и незнакомом мире…страшно. Потому что без причины существовать вне зоны доступа ко всему, что мне нравилось, что я любила и не любила…долго ли смогу продержаться?
Завтрак в меня не лезет. Эффект противоположный, при взгляде на еду пробуждается не аппетит, а тошнота. К счастью, Печенька оставляет после себя тарелку блестеть.
Когда она доедает, на повестке дня оказывается новый вопрос. Что делать дальше?
Я не могу позволить себе оплакивать прошлую жизнь слишком долго, от меня зависит не только моя новая жизнь, но и судьба ребенка. Нужно быть сильной. Для Пенелопы. А после уже и для самой себя.
– Печенька, в садик мы не пошли, что будем делать? – спрашиваю я, пытаясь говорить с ней как со взрослой. Понятия не имею, быть мне серьезной или сюсюкаться.
Будущая злодейка резко бледнеет. Девочка тупит взгляд, все ее худенькое тельце сковывает напряжение.
– Н-наказание? – звучит робко ответ.
Теперь уже моя очередь побледнеть.
Наказание? Это первое, что ей приходит в голову? Не игры, не чтение сказок или прогулка?
Сдерживаюсь, чтобы на лице не показалась злость на прошлую хозяйку тела. Чего еще недоброго, девочка воспримет такую гримасу на свой счет.
– Нет. Давай мы с тобой поиграем.
– Игрушки?
Киваю.
Печенька улыбается, впервые, кажется, за все время, и у меня на душе разливается тягучим медом сладкая радость. Девочка убегает прочь из кухни, сверкая очаровательными ямочками, вот их у меня в детстве не было; я иду следом.
В такой же обшарпанной, как и остальной дом, гостиной, мы встречаемся снова. В руках девочки штопанный-перештопанный старый медвежонок с оторванным и пришитым заново красными нитками ухом и двумя разными по размеру пуговицами вместо глаз. Б-р-р, мишутке прямая дорога в фильме ужасов сниматься!
– Это все? – вырывается у меня непроизвольно.
У меня в детстве игрушек было несколько коробок.
Пенелопа прижимает медведя к груди, словно заветное сокровище.
– Его зовут Джек. Мне его та девочка подарила. Она сказала, что ей он больше не нравится. Хорошо получилось, да, мама? Мне же он очень нравится! – на голову Джека обрушиваются детские поцелуи.
Я тяжко выдыхаю.
Наверное, кто-то из детского сада отдал свою старую игрушку. Выкинуть жалко было, а вот подарить – на здоровье, так что ли? Не пойдет так, при первой возможности нужно раздобыть игрушек, и книжек с картинками и прочих других милых вещиц, только самое лучшее для моей малышки, мысленно бью кулаком по столу, давая самой себе зарок.
Предлагаю Пенелопе поиграть в моей спальне, и она живо соглашается. Пока Печенька на залитом солнцем ковре с энтузиазмом возится с нагоняющим одним лишь своим видом депрессию медвежонком, я роюсь в документах дальше.
Бинго!
4
В верхнем ящике комода вместо одежды нахожу стопку блокнотов. Есть совсем старые, с пожелтевшими от времени листами, и более новые, гораздо опрятнее на вид.
Открываю наугад самый потрепанный.
Дневник! Поверить не могу, память от оригинальной Эрин Синклер мне не досталась, но есть неплохая ей замена. Воспоминания, выгравированные на бумаге. Здесь все записи, начиная с того времени, как юной Эрин исполнилось тринадцать. В этом возрасте она и начала вести свои откровения на бумаге.
Оглядываюсь на играющую с Джеком Печеньку, и, убедившись, что она всецело поглощена делом, приступаю к чтению.
Детство у Эрин Синклер было непростым, отец разорился, мать погибла от несчастного случая, когда она была не старше Пенелопы, но в целом нищеты и голода дочь обедневшего лорда не знала. А еще у нее были хорошие друзья: дочь маркиза этих земель и наследник соседнего баронства, в которого Эрин была тайно влюблена столько, сколько себя помнила.
Этот персонаж, мать злодейки – нынешняя я – в романе Насти упоминался без имени и всего-то в одной строчке, когда описывалось непростое прошлое антагонистки и сводной сестры главной героини.
Сегодня она должна была умереть, а ее дочь, Пенелопа Синклер, отправилась бы в приют, где испытает немало сложностей на пути своего взросления, и полная обиды вернется в отцовский дом за месяц перед своим совершеннолетием только чтобы по расчету выйти замуж за старого графа – ростовщика ее отца – вместо родной и драгоценной дочери маркиза Шервуда – Корделии.
Мое попадание в эту историю умыслом автора точно не охватывалось. Жалкая судьба Пенелопы должна была заставить прекрасную главную героиню засиять еще ярче. Да и сами посудите, какая главная героиня, если нет в истории злодейки, что строит козни и пакостит. Они и двигают весь сюжет, словно серые кардиналы, недооцененные герои этого мира!
Кажется, у Насти, моей дорогой писательницы, экзамен завтра… надеюсь, она его провалит!
Вздыхаю и закатываю глаза, пора уже принять как есть все приключившиеся со мной обстоятельства. Помечтав, как моя подружаня идет на пересдачу, костеря и проклиная все вокруг, я, умиротворившись, продолжаю чтение.
Как бы не любила Эрин Синклер своего друга детства, будущего барона Николаса Брауна, он был уже помолвлен. С ее подругой. Анной Шервуд. Той самой дочерью маркиза.
Эрин сходила с ума, ревновала и злилась втихую на всех: на Анну, на себя и на Ника. Только вот смиряться просто так она не собиралась.
Анна считала Эрин своей настоящей подругой, даже не догадываясь об истинных чувствах той, кого считала сестрой, поэтому, когда в императорском дворце устраивался прием в честь дня рождения наследника, великодушно позвала ее с собой и Ником, надеясь, что подруга найдет в столице удачную партию.
Эрин же решила действовать, взять судьбу в свои руки, как она пишет в дневнике шестилетней давности, рискнуть всем ради призрачного шанса.
Празднество в честь принца длилось без малого неделю, сам же прием был назначен на последний день пребывания во дворце титулованных гостей со всего государства и ближнего зарубежья. Тогда же Эрин и подкупила слугу и с его помощью в напиток Николаса Брауна был подсыпан сильнейший афродизиак.
Сама Эрин осушила для храбрости бутылку вина и отправилась в спальню к любимому. Таким образом была зачата Пенелопа.
Однако, вопреки ожиданиям Эрин, Ник отказался брать на себя ответственность за ее невинность, он вообще настаивал на том, что в ту ночь пил и играл в карты с друзьями, а в свои покои и вовсе не возвращался.
Анна, узнав о поступке подруги, разорвала с ней все связи, и через месяц вышла замуж за Николаса, который вошел в ее семью и взял фамилию Шервуд, объединив баронство и маркизат под своим управлением и влиянием имени молодой жены с завидным приданным.
