Андрей Лазарчук - Темный мир
Потом подъехал грузовик с Рудольфычем и незнакомым мужиком. Гора наших вещей стала заметно больше.
За час до поезда появились Артур и Вика. Мы помогли выгрузить из салона машины мешки с продуктами и пару медицинских сумок. Потом Артур куда-то машину отогнал и вернулся с попуткой.
Маринка и Хайям прибыли в том самом поезде, в который нам предстояло погрузиться… Кстати, Маринка до сих пор твердо уверена, что в поезде вместе с ней ехал не только Хайям, но и Рудольфыч, и кто-то из девчонок, и с Рудиком она в тамбуре для курящих вела контрпродуктивную дискуссию о Силах Зла и Силах Добра, а также прочей мистике, не поддающейся проверке. По словам Маринки, Рудик в Силах Зла ни черта не смыслит, что неудивительно. Удивительно другое: Маринка убеждена, что их дискуссия имела место до того, как наша компания снова собралась вместе. В то самое время, когда Рудик ехал с грузовиком. Я же предпочитаю думать, что хотя бы в этом эпизоде имеет место легкая аберрация памяти, и Маринка с Рудиком просто вышли перекурить в одно и то же время, а я этого не заметил. Я этого правда не заметил. Имею право: нам было весело.
Да здравствует воссоединение единомышленников в одном и едином в своем устремлении вагоне!
Повторяю: если спросите, зачем нужен был весь этот геморрой с перекладными и состыковочными, я в подробностях не отвечу. То есть понятно, что-то выгадывали. Автобусом ехать дольше, но дешевле. Деньжищ-то на одну только жратву отряду молодых здоровых лбов и лбиц государством от щедрот Минобразования отпущено было ажно, по-моему, рублей двадцать на человека в день. Универское начальство, отвечающее за наши юные жизни, не иначе как твердо верит, что студент от природы живуч и изобретателен, в любой глуши способен прожить на подножном корму и заначках от родителей. Где-то оно право, начальство, и весь его опыт – подтверждение этой нигде официально не сформулированной теории. Эх, хорошо было тем бравым орлам, которые пол-Сибири завоевали одним своим бравым видом. От государства тогда тоже особого толку не было, а вот на дань, с благодарностью доставляемую местным населением, приобщенным к культуре, очень много чего полезного можно было сделать.
В общем, чем больше ты надеешься на себя самого, чем больше познаешь истину, что добрым словом и пистолетом всегда можно добиться большего, чем постом и молитвой, – тем выше твои шансы на выживание. И родной ректорат всячески нам в этом способствует.
И хотя жить мы намеревались не в палатках, все равно месяц в глуши – это долго, поэтому запастись надо всем. В Петрозаводске захватили, в частности, старенький бензиновый генератор и переносную рацию, они хранились в местном музее – нет, не как экспонаты… хотя еще немного, и будут они экспонатами… ну, вы меня поняли.
Дядька, который сел вместе с Рудольфычем, оказался очень прикольным. Звали его Ладислав Каренович, и был он музейщиком из Петрозаводска, абсолютно, в хлам повернутым на своем краеведении с уклоном в сильную эзотерику. Так, например, он был убежден, что в доледниковый период именно в Карелии, на Кольском полуострове и в Северной Скандинавии находилось то, что принято называть Атлантидой. Вернее, сама корневая Атлантида находилась в Гренландии, а в полярной Канаде и вот здесь, у нас, располагались ее заморские владения. В частности, наш регион был доледниковым научным центром, полигоном, помесью Силиконовой долины с Байконуром и Семипалатинском, только круче стократ, – а если учесть, что атлантская наука была единым целым с тогдашней могучей религией, магией и тэ дэ и тэ пэ…
При этом Ладик (мы не сговаривались: Рудик и Ладик, без вариантов) отнюдь не был чайником или психом в том виде, в каком мы привыкли их видеть в телевизоре. С нами ему вышло по пути, поскольку писал он сейчас монографию об Элиасе Леннроте, великом финском фольклористе, открывшем для всего мира «Калевалу». Ладислав Каренович намеревался пройти путями Ленрота и провести, что называется, «следовый анализ» – попытаться определить, насколько тщателен был финн в своих исследованиях, не пропустил ли он чего-то важного и, наоборот, не добавил ли чего от себя; или, что случается чаще, чем подсказывает нам здравый смысл, не принял ли он за фольклор народный пересказ какого-нибудь модного французского романа или поэмы Жуковского…
Тут мы ударились в этнографические и фольклористские байки, вспомнили, что пиво и рыбка еще остались, – и дорога стала более осмысленной. Как известно, красоты околожелезнодорожных пейзажей сильно преувеличены.
Высаживались мы в половине одиннадцатого, в светлых сумерках. Переправив отрядный скарб из вагона на перрон, расположились на нем, а Рудик и Ладик пошли искать договоренный автобус. В результате они его все-таки нашли, несмотря на железный экспедиционный закон: если двое заочно договариваются о встрече, они обязательно имеют в виду разные точки рандеву. Мы оба ждали, я у аптеки, а я в кино искала вас…
В общем, в путь мы тронулись ровно в полночь. Я не пугаю и не нагнетаю, я просто соблюдаю точность повествования.
Вторая подряд ночь в автобусе стоила мне нехорошего кошмара, пересказать который невозможно, потому что в нем ничего не происходит. То есть я просто пытаюсь выбраться из бэхи, а меня что-то держит. Зацепился. Пытаюсь понять чем, дергаюсь – бесполезно. Снаружи пальба. И вдруг становится тихо. Совсем тихо. Абсолютно. И я не сразу понимаю, что стало тихо, и продолжаю дергаться, и вдруг до меня доходит…
Это повторяющийся кошмар на самом-то деле. Нечастый, но и не эпизодический. Я так никогда и не узнал, из-за чего все затихло и что я там, во сне, понял. Мне просто становится… я не знаю, как сказать: не страшно, не жутко, это не ужас, нет – это что-то по ту сторону ужаса. Я даже не кричу, просто молча просыпаюсь… и раньше, и сейчас… потому что кричать уже бессмысленно. Крик – это все-таки крик кому-то… и если уж своих не осталось, то Богу, потому что он хотя бы может быть. А я просыпаюсь молча, в полном отчаянии…
Я, кстати, никому не говорил в универе, что был на войне. Никто не знает, даже Маринка. Ей я соврал, что служил на Сахалине, но и об этом попросил не трепаться – типа стесняюсь, что не смог откосить…
И хорошо, что не знают.
Стекло было холодным, запотевшим. Я прижался к нему лбом. Потом протер окошко. По ту сторону был туман, не слишком густой. В тумане плавали сосны. Или лиственницы. Туман немножко светился лиловым, и казалось, что мы едем внутри огромной ртутной трубки.
Я встал, чтобы просто почувствовать тело. Все спали. Я прошел к водителю.
– Выпустить? – негромко спросил он.
– Нет. Устал сидеть.
– Здесь дорога сносная. А как вы от Калевалы…
– Как-нибудь.
– Лишь бы дожди не зарядили.
– Это да.
– Там все дороги лесовозами побили. Тайгу вывозят. Так вывозят, что скоро здесь тундра будет. Прямо лесными дорогами, через границу. Погранцы, гады, все в доле.
Погранцы всегда в доле, хотел я сказать, но не сказал. Тогда бы старое неминуемо потянуло за язык, пришлось бы рассказывать, как легко банда уходила через границу, а потом легко появлялась в другом месте, у нас за спинами.
– Но, с другой стороны, если что случится – к ним всегда можно обращаться, не отказывают. Понятно, милиции-больниции – на километр от поселка отошел, и ек, лесорубы только да геологи, а у них у самих что – пустые руки, да и только. Ну и эмчеэсовская тренировочная база имеется, лесные пожары тушить учатся. Пока научатся, как раз тайгу-то всю с корешками…
Мы еще приятно полушепотом поговорили о грустных наступивших временах, доставили друг другу удовольствие, и я поплелся на свое место.
Все сидели поодиночке, только Артур и Вика как обнялись на переднем сиденье, так и заснули. А потом я увидел, что Патрик приоткрыла глаза и медленным движением приподняла край одеяла-спальника, которым укрывалась. Все-таки было не жарко.
– Замерзла, – одними губами шепнула она.
Я сел рядом, прикрылся тем же спальником – и только тогда понял, как, черт возьми, холодно в автобусе. Неужели нельзя включить обогрев?..
Ровно в этот момент мотор чихнул несколько раз и заглох. Я высунулся в проход. На моих глазах медленно потемнел, словно остыл, приборный щиток – и так же медленно сошло на нет световое пятно на тумане. Погасли фары. Во внезапной тишине, сильно хрустя колесами по чему-то ломкому – как будто по ракушкам, – автобус прокатился чуть-чуть и замер.
– Что там? – тихо спросила Патрик.
– Приехали, – как бы в ответ ей проворчал водитель.
– Не ходи, – шепнула Патрик мне совсем на ухо. – Если надо будет толкать, позовут…
Я кивнул. С Инкой было хорошо и тепло. Но все-таки высвободил правую руку, дотянулся до запотевшего стекла и несколько раз провел по нему рукой.
И мы оба увидели, как из-за деревьев, стоящих по пояс в тумане, поднялось что-то сиренево-бледное – по форме медуза… Вы видели, наверное, во всяких сувенирных лавочках продают волшебные лампы: прозрачные полые шары с маленьким шариком в центре, и от этого шарика к стеклянной сфере стекают электрические разряды, похожие на извивающиеся светящиеся нити? Вот и эта медуза чем-то напоминала те лампы, поскольку была соткана из множества таких извивающихся белесовато-сиреневых нитей. Она всплыла медленно и зависла, а потом чуть накренилась – длинные «щупальца» тянулись за ней, – и поплыла вперед, забирая вправо, явно собираясь перелететь дорогу нашему автобусу…
