Игорь Борисенко - Поход Армии Проклятых

– Мои страстные желания будут либо благосклонно приняты судьбой, либо растоптаны ею, – промычал пордус.

– Молчи, несчастное создание! – завопил Сорген. Он вырвал из руки пордуса меч и отшвырнул его далеко в сторону. Ухватив Луратена за шиворот, он поволок его прочь с плаца, в сторону казарм.

Наемников там было, как всегда, немного – главным образом те умельцы, которые успели спустить огромное жалование вперед других.

– Эй, здесь ли Дерранио? – спросил колдун почесывающегося Гримала. Тот неспешно встал и, оглядевшись, ответил:

– Нет, хозяин! – в голосе его появились нотки тревоги: – Неужели чего натворил, подлец?

– Нет. Мне нужна его булава, которую он нашел в сумке разбойника из Умарны.

– Хм-мм, – Гримал вразвалочку прошествовал по казарме к одному из топчанов и порылся в лежавших рядом с ним сумках. – Вот она! Куда ж ей деться: в бою от нее толку мало, а тех денег, которых Дерранио за нее просил, ему никто не давал. Я потом ему скажу, что вы взяли.

– Пусть придет ко мне, я ему за нее заплачу.

– Не надо, Мастер!

– Надо. И смотри, передай, иначе тебе худо будет.

– Слушаюсь! – судя по виду, Гримал покорился, но не согласился. Он передал Соргену булаву и удалился в свой угол, что-то бурча и непрестанно почесываясь. Колдун вышел наружу и протянул оружие Луратену, который дожидался его у дверей с совершенно безучастным видом. Краткие мгновения его воодушевления исчезли без следа. Он поглядел на булаву взглядом, лишенным всякого интереса. На медную рукоять с вычурной золотой отделкой был насажен бронзовый шар с шипами и выступами, старыми, наполовину сточенными и сломанными. Рукоять размером чуть более локтя была слегка погнута, из полудюжины рубинов, украшавших когда-то крошечную чашку для защиты кисти, половина отлетела. Только кожаная петля для подвески булавы на руке или на поясе была новой: пордус взял ее двумя пальцами и легко поднял оружие, разглядывая его, как дохлую крысу, с неподдельным отвращением.

– Возьми ее и не вздумай забыть где-нибудь в своей печальной рассеянности. Потом, в горах, когда на тебя кинется какое-нибудь чудовище или вооруженный дикарь, вспомни о том, что в твоих собственных силах пробиться сквозь препятствия навстречу… любви. Может быть, у тебя достанет духа и разумения стукнуть кого по башке этой дубиной. Тут особого умения не надо, только сила – а она у тебя есть.

Стоило Соргену вернуться в свои покои и выпить залпом половину кубка дрянного местного вина, как к нему заявился Рогез. Пропыленный и потный, как проскакавший десяток льюмилов конь, князь ворвался без стука и, заламывая руки, набросился на Соргена.

– Твои солдаты… эти варвары! Эти чудовища! Они ведут себя, словно захватчики! – закричал коротышка.

– Что случилось? – удивленно спросил Сорген и даже отложил персик, который намеревался скушать. – Говори толком, а не стенай, как баба по умершему муженьку.

– А ты не слыхал? Весь город гудит, как растревоженный улей. Моя набережная, моя прелестная нефритовая балюстрада!! Они откололи с нее больше двух сотен шаров, эти негодяи!

– Вот прохвосты! – воскликнул Сорген, пряча улыбку. Схватив Рогеза за плечо, он сжал его и сказал торжественно: – Прости меня, орман, но нельзя их осуждать. Они – как неразумные дети, потому как наверняка провернули эту пакость навеселе. К тому же, тут есть и моя вина, потому как, не подумав, я сообщил им, что на той стороне гор нефрит ценится гораздо дороже, чем тут у вас. Не думал, что они будут такими наглыми – ведь я выдал довольно денег, чтобы купить нефритовых безделушек на базаре… Надо с ними поговорить на этот счет.

– Поговорить? – чуть успокоившийся князь подпрыгнул и затрясся в новом приступе негодования. – Им надо… их надо…

– Что? Что ты хочешь сделать с солдатами, которые будут костяком нашей армии в предстоящем походе? В конце концов, представь мне счет. В моих сундуках осталось еще немного сурахийского золота, я заплачу. Неужели твоим мастерам будет трудно восстановить красоту – а то и сделать все даже лучше?

Недовольно ворча, Рогез согласился, что Сорген в чем-то прав.

– Конечно, негоже лишать себя солдат… Но оставлять такое вопиющее безобразие безнаказанным – это поругание власти! Что станут говорить обо мне в народе? Что можно крушить княжескую собственность и не бояться возмездия? Давай их хотя бы выпорем.

– Сообщи своим подданным, что в наказание за проступки ты лишил всех злодеев мужской силы. Я сейчас отправлюсь в казарму, чтобы провести назидательную беседу, а заодно запру всех там до самого выступления из города, так что они не появятся в публичных домах. Это сразу заметят.

– Да? Хорошая идея, – совершенно успокоившись, Рогез отправился восвояси. Сорген все же съел персик, и только потом снова заявился в казарму, учинив разнос своему войску. Шары отбирать он не стал, зато лишил денег всех тех, у кого они еще оставалось. Несмотря на стенания и покаяния наемников, колдун погрузил их всех в глубокий сон, а потом еще и запечатал двери казармы, чтобы никто не мог ни выйти, ни войти…

Утром их маленькая армия покинула город. Первыми ехали люди Соргена: кто-то провожал их немыми проклятиями, а городские шлюхи – со слезами сочувствия на глазах. Затем следовали шестьсот хмурых и злых рха-уданцев: более, чем сотне вояк удалось скрыться, спрятаться где-то в тайных убежищах, а то и вовсе перейти на сторону деревенских партизан. Замыкали кавалькаду южане во главе с одетой в вызывающий кожаный наряд Хейлой. Потом тащились телеги с припасами, доспехами, кухнями, шатрами. Великий поход на север начался.

Гуннир

За пять дней следования по дороге войско достигло отдаленного форта Западный, стоявшего чуть ли не на границе владений Рогеза. Там располагался небольшой гарнизон, призванный защищать дорогу, которая тянулась с восточного побережья моря Наодима на западное в обход Мирзазе, по северным степям. Не сказать, чтобы путь этот пользовался большой популярностью, однако войска охраняли его вот уже несколько сотен лет, с тех самых пор, как был повержен злой король Раздлаг. Препоны купцам чинили мелкие банды здешних крестьян и изредка забредавшие из степи племена кочевников. Впрочем, схватки были слишком уже редки – гарнизон состоял из зажиревших, превратившихся в ленивых огородников людей, которых солдатами назвать язык не поворачивался. Зависимости от Рогеза там не было почти никакой: в былые времена форты кормились с денег, собираемых с проезжих купцов, а теперь, когда караваны стали редкостью, перешли на самообеспечение.

Следуя традиции, Рогез заплатил обрюзгшему седому старику, толстому и вросшему в древнее кресло, но по-прежнему звавшемуся «сотником». Тот даже имел наглость заявить, что князь должен был платить за каждого человека в своей армии, но Хейла быстренько покрыла лицо старика болезненными прыщами, и тот в испуге заткнулся.