Александр Прозоров - Алтарь

Заострив кончик, словно ворот для быка, князь выпрямился, отер рукавом пот со лба. Оглянулся.

На самой вершине уже стояла изба в два жилья, на крышу которой мальчишки выкладывали чистую, как первый снег, дранку. Десяток срубов вокруг пока не могли похвастаться не то что стропилами, но даже окнами и дверьми – ну да лиха беда начало! Еще несколько дней – и срубы станут домами, вокруг которых появятся хлева, сараи, амбары. Леса вокруг хватает, топоров в руках – тоже. Этим летом город встанет крепко. Потом надобно охотой и рыбным промыслом заняться, дабы на зиму припас заготовить. А по новой весне – второй ряд тына поставить, землю между кольями засыпать, а поверху – прочную рубленую стену поставить. Разом и ров появится, и твердыня прочная, что любую рать остановит.

– Кубрат! – окликнул князь роющегося в земле работника. – Ну что, яму для кола моего приготовил?

– Чуток осталось, княже! – отозвался тот. – Ты бы отдохнул маленько, водицы испил, за прочими людишками присмотрел. Чай, не один я тут ковыряюсь.

– Ты еще поучи, стервец, чего князю делать! – без всякой злобы погрозил ему кулаком Словен, выгнул край штанов, распустил узел веревки, подтянул порты повыше, снова завязал, после чего сел на бревно, подставив лицо теплому солнцу.

– Княже, княже… – тяжело дыша, остановился перед ним рыжеволосый мужик с курчавой бородой, в которой запуталось множество опилок. – Русичи уходят.

– Как уходят? – не поверил своим ушам князь.

– Волокуши укладывают, мужи оружием опоясываются, копья и луки берут.

– Да ты что…

Словен подхватил топор, обогнул уже поставленный частокол, побежал вниз по склону, к мычащим волам, плачущим детям и надевающим кожаные кирасы воинам.

– Рус! Рус, ты где?!

– Здесь я.

Князь оказался совсем рядом – застегивал широкий ремень, на котором висел верный тяжелый меч. В этот раз доспеха он решил не надевать и стоял с непокрытой головой, в белой, шитой красной нитью, рубахе до колен.

– Ты чего затеял, брат? – перевел дыхание Словен. – Почто людей своих сбираешь?

– Я люблю тебя, брат, – ответил Рус, завязывая на затылке украшенную мелким жемчугом ленту, что должна удерживать волосы и защищать глаза от пота. – Мой дом всегда будет твоим домом, твои дети – моими детьми, твои люди – моими людьми.

– О чем ты говоришь, брат? – все еще не понимал князь.

– За те дни, что мы помогали тебе град рубить, – опустил руки Рус, – охотники мои вниз по реке этой мутной прошли, на закат на пять дней пути, округ озера, что имя сестры нашей носит. Ниже по реке, сказывают, море пресное, поболе этого, да болота кругом. На закат тоже болота. А округ реки коли двинуться – места, ако тутошные. Сухие, высокие. Лес богатый, рек не счесть. Рыбы, зверя в достатке. Вот и решил я с другами и слугами своими по ту сторону Ильменя осесть. Там себе столицу срублю.

– Чем же тебе здешние места непотребны?

– Я люблю тебя, брат, – опять повторил Рус. – Вспомни младших братьев наших, с коими из-за земель отцовских чуть не рассорились. Вспомни, сколько раз за время похода нашего мы бранились. Негоже нам, брат, под одной крышей жить, коли лад сохранить хотим. Не за три-девять земель я осяду, брат. Всего в полуста поприщах. Коли вспомнишь – отпиши. Коли заскучаешь – приезжай. Коли помощь понадобится – зови. Своими умами жить станем – так и вражды никакой меж нами не появится, любовь лишь. Завсегда плечо друг другу подставим и совет дадим. Ты согласен, брат?

– Как же ты так-то… – покачал головой Словен, про себя согласившись с правотой брата. – Не упредил. Я бы тебе подарки собрал, пир прощальный закатил.

– Еще попируем, брат, – кивнул Рус. – Долгие проводы – лишняя грусть. Как твердыню срублю, вестника пришлю сразу, дабы путь ко мне указал. Пора мне. Половина людей уже в пути.

– Я люблю тебя, брат, – только и нашелся что ответить Словен.

– И я люблю тебя, брат, – молвил Рус.

Князья обнялись, после чего младший отступил и, обгоняя ленивых волов, спешно двинулся на юг по уже изрядно натоптанной за последние дни дороге.

Словен долго смотрел ему вслед, затем взбежал обратно на холм, поднатужился, поднимая полуобхватное бревно, поставил его на попа:

– Ну, Кубрат, где яма?! Давай, принимай!

За работой быстро закончился день. Князь посидел у костра, вместе со своими родичами отрезая, по мере пропекания, мясо с подвешенной над пламенем бараньей туши, запивая его подслащенной речной водой. На холме призывно светила окнами новенькая изба, в которой укладывала пока еще на пол сыновей Шелонь, но настроения не было. С уходом брата словно оторвался от души кусочек – и никак она теперь не находила себе места. Саднило душу, кровянило.

Дабы не смущать людей своим хмурым видом, князь поднялся, вышел за ворота, спустился к реке, присел на травяном склоне, глядя, как струится вода, пытаясь унести в море отраженную полную луну.

– Че-ло-ве-е-е… Челове-ек… – словно тайком пробрался в ухо еле слышный зов. – Че-ло-ве-ек…

Неведомый голос не называл имени, но Словен почему-то понял, что обращаются именно к нему.

– Че-ло-ве-е-е…

Поначалу он подумал, что то его русалки в плен заманивают, однако зов тянул в лес – а там, как известно, коли кто и чудит, то леший, али дух лесной. А они женскими голосами не кричат, повадка не та.

– Челове-е-ек…

Любопытство пересилило. Князь, проверив, на месте ли, за поясом, топор, двинулся вдоль белого частокола, обогнул груду заготовленных для новых срубов бревен, остановился перед темной стеной ельника, к которому еще не прикоснулась рука дровосека.

– Челове-е-е…

Неожиданно мужчина разглядел впереди дрожащий огонек. Он удивленно хмыкнул, решительно двинулся к нему. Откуда здесь, в двух шагах от его города, мог взяться чужой костер? Свои все за стенами ночуют, чужих давно не видел никто. Огонек дрожал, манил, казался то ближе, то дальше. Князь уже решил было остановиться, заподозрив в пламени проделки шаловливого лесного духа – как вдруг вышел на небольшую полянку, посреди которой горел аккуратный огонек. У огня, помешивая деревянной ложкой варево в глиняном кувшине, сидела молодая на вид женщина в длинном платье из белой сыромятной кожи. Вот только волос на голове у хозяйки почему-то не имелось – ни единого волоска.

– Садись, человек, к моему очагу, – ласково пригласила женщина. – Отведай угощения моего, расскажи, какого рода-племени.

– Ну да, отведай, – тряхнул головой князь, отгоняя наваждение. – А ну, заговорено зелье твое, заколдовано? Кто знает, на каких травах ты его настаивала, на каких костях наваривала. Сама-то ты кто?