Наталия Андреева - Когда падают листья...

Тело постепенно возвращало себе ловкость и умение: движения с каждым днем становились все глаже и четче, боль в ногах совсем пропала, а на лице вновь появились щеки стараниями здорового аппетита и добродушного старичка-повара, одержимого идеей раскормить мастеров до скотского состояния.

— Как вы тут живете? — простонал под конец Дар, откидываясь на мягкую спинку и опасливо трогая сильно раздувшийся живот. — Это пытка какая-то…

— К хорошему быстро привыкаешь. — Веселин невозмутимо отправил за щеку двузубую вилку с куском мяса.

Богдан не стал возражать.

Ждан больше к давешнему разговору не возвращался, да и вообще, стал вновь тем самым бесшабашным мальчишкой, каким встретил его Дар в гостильне. Неудавшиеся чувства к диверсантке-Марте были смыты певучими весенними ливнями, на лице парня горсткой лучиков рассыпались яркие веснушки. Кстати, насчет меча и Ждана Дарен оказался прав: у мальчишки получалось намного лучше стрелять из лука. Еще пару-тройку годков побудет здесь и, авось, нормальным мужиком станет, когда вся дурь окончательно выветрится из его головы.

"Впрочем, — Дарен мысленно усмехнулся, — даже мне не всю выбили".

Все налаживалось. Так что, когда воздух нагрелся, а снежные сугробы превратились в черные ноздреватые льдины, Дар со спокойной душой решил покинуть заставу и податься южнее.

Прощание выдалось быстрым, но теплым:

— Давай, Дарен. Ни пуха, ни пера. — пожелал ему напоследок Богдан и крепко обнял.

— К дьяболу лысому, — усмехнулся Дар. — Не скучай, Богдан.

Ждан шагнул вперед из сороковника и, весело подмигнув войнику, пожал ему руку.

— Удачи, Дарен.

— И тебе.

Первые весенние печужки устроили на ближайших ветках звонкий квартет, но из-за подобных "музыкантов" на соседнем дереве в уши лилась сплошная какофония.

Последней была Йена. Медленно подошла к мужчине, заглянула ему в глаза и, прищурившись, сказала:

— Иди своей дорогой, мастер. Пусть будет она легкой, а искания твои приведут тебя к цели.

— Спасибо, сестра. — искренне поблагодарил тот и криво улыбнулся. — Зорьке привет передавайте.

— Непременно.

— Заезжай еще. — кивнул Веселин и шутливо погрозил кулаком: — И не смей больше встревать в подобные заварухи, коровья твоя морда!

— Постараюсь.

Когда он уже вскочил в седло похрюкивающего от нетерпения и стучащего копытом Брони, все остальные ученики, радуясь в душе уезду мастера-тирана, слаженно прокричали:

— До свидания, мастер Дарен!

А дальше было лишь звонкое ржание любимого коня, пыль из-под копыт, ветер в лицо и собственный счастливый смех.

Говорите, творить свою судьбу самому?

Да легче легкого!

Смейтесь теперь, древние боги и богини этого мира, смейтесь и втихую завидуйте: он один, смертный, сможет то, чего не удавалось и вам, просто потому, что за него вступилась в свое время сама Осень. Неодобрительно качай головой ты, Оар-Создатель, топай недовольно ножкой в каблучке и ты, строптивая Моарта — богиня ночи и смерти, тревожно хмурься загадочная Осуд — богиня судьбы в своих облачных чертогах, щурься разноцветными глазами непостоянная Нородж, плетущая сети удач и неудач, улыбайся беззаботно верная Эльга — богиня пути. Вы воистину всемогущи, но так ли много надо человеку, чтобы мыслить себя таковым?

Когда солнце стало клониться к западу, Дарен заприметил вдали огни гостильни. Ветер, почувствовав долгожданную свободу от солнечного света, обрел си лу и стал гнуть молодые деревца к земле, насмешничая. Черные волосы, собранные в хвост на затылке, хлестко ударяли по спине, и Дару приходилось то и дело брезгливо поводить лопатками. Заметно похолодало и под выданную на заставе хоржу медленно пробирались ледяные пальцы.

Нет, Богдан не поскупился, снарядил бывшего ученика в дорогу, как подобает: даже денег дал. Но теплого кителя мерцернарию не хватало. Очень не хватало.

Дарен задумчиво поскреб в затылке, выуживая из волос тонкую ветку, которую шутки ради заплел ему в волосы неугомонный ветер.

— Ну что, Броня, будем заезжать на ночлег?

Конь фыркнул и, не дожидаясь движений хозяина, сам свернул с дороги.

— Эх, ты, ленивая лошадка. — он почесал его за ухом. — Расплачиваться-то пока за все твои удобства мне, а ты у нас пока еще золотом не опорожняешься.

Броний заржал, недовольно лупя себя хвостом по бокам, и попытался встать на дыбы. Дарен расхохотался и примирительно похлопал его по холке:

— Ладно уж, дружище. Будет тебе сегодня и грязная конюшня, и даже возможно гнилого зерна перепадет.

Бронию это обещание показалось довольно сомнительным, но гордое животное уже было на полпути к заветной цели, а потому не могло позволить себе свернуть с тропы.

Дар спешился, отдал коня на попечение юркого чумазого конюха и прошел к двери. Грузный вышибала, скользнув невыразительным взглядом по пестревшей в петлице алой ленте, и снова отвернулся, отойдя с дороги. За дверью было светло, шумно и весело, а ему мерзни тут да ожидай, пока хозяин не соблаговолит вынести кружку биры.

Дар огляделся. Гостильня была полупустой: несколько завсегдатаев с характерными внешностями вливали в себя литры дешевой рябиновки, около стойки трепались с хозяином двое войников, за столом с левой стороны, рядом со стеной сидело еще шесть человек, что-то обсуждающих, с кухни доносился веселый щебет разносчиц и кухарок.

Войник встал около стойки и терпеливо подождал, пока хозяин не закончит беседу с молодыми войниками, после чего вежливо поздоровался. На лице его уже с волну блуждала странная ухмылка.

— Опа! Дарен, ты, что ли?! Какими дорогами!

Сагин, уроженец юго-западных земель, был смугл, черноволос и зеленоглаз, как и все жители присоединенного к Заросии век назад государства. Он ничуть не изменился, лишь взгляд стал еще хитрее прежнего.

— Ясное дело, что не Оаровыми.

Сказав это, мерцернарий ухмыльнулся и нагло уселся на высокий стул, поставив локти на шершавую поверхность.

— Никак остепенился, а, Саг? — он взглянул на стрибряную серьгу в ухе у мужчины и в удивлении поднял брови: — Женился?

Сколько Дарен помнил друга, тот всегда лишь ходил по злачным местам, в любом городе не пропуская ни одной драки и ни одной тюремной ямы, откуда его и приходилось вытаскивать им с Хемом, натужно матерясь и обещая "придушить гада". А уж о том, что каждая куртизанка знала его в лицо уже на третий день пребывания в этом городе, и говорить не стоило. На войне он потерял два пальца левой руки, но это не делало его менее привлекательным в глазах женщин.