Елена Плахотникова - Последний Хранитель

И мы станем искать спасения в таком месте?..

Мы бежали, шли, опять бежали и мало, совсем мало отдыхали. Я заставил Игратоса бежать впереди себя, и когда он падал, я поднимал его, а если он не мог идти – нес его. Он только скрипел зубами и молчал. Я тоже молчал. В эти дни и ночи мы мало говорили и много молчали.

Сезонов тридцать назад я в последний раз брал Игратоса на руки. В тот день я передал его в руки Вождя и сказал то, что полагается по Закону. С того дня жизнь Игратоса принадлежит клану. Клан стал защищать его, кормить, учить и наказывать. В тот день мать Игратоса могла уйти от меня или я от нее. Но мы остались вместе, потом другая Зовущая позвала меня, потом еще одна, и еще... После ритуала вхождения в клан я уходил от них и возвращался к матери Игратоса. Второй раз Зовущей она не стала и позвать меня или другого т'анга не могла, но почему-то мы всегда выбирали друг друга, когда были свободны.

32

Симорли. Воин из клана Котов

Гневная, Карающая, Очищающий огонь, Око смерти... По-разному называют ее. Она приходит редко, остается недолго, а когда уходит, то живые радуются ее уходу, зарывают мертвых, дают быструю смерть больным и долго вспоминают приход Карающей.

Среди наших старейшин есть такой, кто помнит шесть приходов Багровоглазой. Если он дожил до этого дня, то в седьмой раз обманет Око смерти. Старейшины помнят ту пору, когда о приходе Карающей узнавали до того, как она начинала следить за новой добычей, еще до того, как глаза т'анга могли разглядеть Гневную на небе. В те далекие лета разные кланы собирались в убежищах под землей и устраивали праздник, который длился целый ДЕНЬ. Когда приходила ночь, обычная ночь, все т'анги выходили под звезды, чтобы провести Карающую, и праздник Жизни продолжался до рассвета. Говорят, что тогда Карающая была добрее к живущим и карала только совсем уж глупых и неосторожных. Теперь в это трудно поверить, но старейшины говорят, что так оно и было. А праздник Жизни теперь устраивают каждый год на одну ночь и один день в память о той далекой поре.

То была пора Хранителей.

Они не только говорили, когда придет Карающая или когда земля начнет дрожать и трескаться под ногами, они умели строить большие мосты, высокие башни, стены в море, что не давали воде смывать дома на берегу. А еще Хранители строили дороги, и те светились в темноте, но даже в самый жаркий день не обжигали ноги идущих по ним.

А потом все, что построили Хранители, вдруг разрушилось или стало проклятым.

Вот по такой проклятой Дороге мы и бежали с самого утра. Мы вышли к ней после восхода, и наставник первым ступил на Дорогу, а мы... мы не решались идти по древним плитам.

– Что? – спросил он, когда мы остановились.

– Проклятие, – ответила Зовущая за всех нас – Оно падет на того, кто ходит по Дороге.

Наставник посмотрел себе под ноги, притопнул, прислушался к чему-то, а потом сказал:

– И когда оно падет?

– Скоро.

– Раньше, чем до нас доберется Карающая?

– Не знаю.

– А какое же это проклятие? Что такое случится... со мной, например?

– До проклятого доберется Ловчий, поймает в свою сеть и наденет ошейник.

После слов Зовущей мне стало холодно. А наставник только посмотрел на каждого из нас, как прикоснулся.

– Думаю, нам не стоит бояться такого проклятия. Ошейники у нас уже есть, в сетях Ловчих каждый успел побывать, а сами Ловчие прячутся сейчас в укрытиях и не скоро высунутся наружу.

Я восхищался смелостью наставника. (Его прозвище я уже слышал и даже повторил в мыслях, но для меня он все равно наставник и вожак.) Я не смог бы так разговаривать с Зовущей, и взять на себя тяжесть Проклятия, как сделал это он, я тоже не смог бы. Вот бы мне стать похожим на наставника! Ну хоть когда-нибудь...

«Когда ты точно знаешь, что сегодня умрешь, и смерть уже не за спиной, а скалится в лицо, тогда можно сделать такое, чего не делал раньше. Тогда просыпается веселая неудержимая злость, и ты творишь такое, чему сам потом удивляешься...»

Я запомнил слова прежнего наставника, но до Чаши Крови они были для меня странными и непонятными словами. А в Чаше я убивал всех, кто подходил ко мне слишком близко; смерть тогда была вокруг, она рычала и скалилась на меня, а я рычал в ответ и отвечал ударом на замах. В то утро я умер, а возле Столба Жизни родился снова.

«...а страх маленьким котенком сворачивается внутри и ждет своей поры».

Да, наставник, так оно и было. Страх дождался поры, когда я зализывал раны в плену у хостов. Тело тогда вдруг начало дрожать, а руки и ноги – трястись, как у слепого старейшины. А потом страх опять «свернулся», когда вожак убил охранников и устроил нам побег. Страх стал совсем маленьким, а веселая злость кипела в крови наполняя тело легкостью и силой, подкидывала его вверх, на стену, к протянутой руке вожака. Тогда мне было все равно, камень под ногой или ладонь воина-Медведя, которая тверже камня.

Теперь у меня под ногами древняя Дорога, что помнит еще Хранителей. Плиты мягко светятся, когда на них наступают. А еще я слышу шепот, еле слышный и непонятный. Дорога живет своей тайной жизнью, как река или болото. У дорожных плит по шесть углов, и шов между плитами похож на маленькую болотную змею. У нее тело тоньше пальца, но если она укусит, то умирают быстрее, чем успевают заметить ее. Вот я и стараюсь не наступать на эти швы, и на руну посреди плиты, похожую на свернувшуюся змею, тоже не наступаю. Не хочу дергать смерть за хвост. Мне не видно, как наставник ступает по древним плитам, между нами Зовущая и ее четырехлапый соплеменник. Он идет за ней и подергивает хвостом. Они не сразу поднялись на Дорогу, с утра они бежали рядом с ней. Но бежать по Дороге легче, песок не хватает за ноги, и после привала мы все топтали Дорогу. Все, кроме охотника-Кугара.

На привале он слишком близко подошел к Зовущей, а когда та зарычала на него, сказал, что она все равно его выберет и тогда он заставит ее рычать по-другому. И пусть она поторопится с Зовом, Карающая может ее опередить.

– Пока тебя не позвали, держись от меня подальше. Может, я захочу выбрать его. – И Зовущая посмотрела на меня. – Пойдешь за мной, воин?

Это был почти ритуальный вопрос, я знал ответ на него и ответил, как полагается:

– Если это выбор Зовущей, то я подчиняюсь ему.

Это первая Зовущая, которая заговорила со мной, и первая Карающая в моей жизни. Они обе могут стать последними, но я рад, что они есть.

– Позови тогда уж ущербного, если тебе так хочется поваляться в грязи.

Охотник оскалился, и я вспомнил тех, кто остался в Чаше Крови. Не знаю, почему его не убили там. Может, достойные воины прикончили друг друга раньше, а на этого уже некому было поднять лапу? Я не видел, как он сражается. Его шрамы показывают, что он смелый охотник, но он не воин. То, как он дышит, двигается, спит, сидит, – все говорит об этом. Ученик станет воином, когда победит охотника. Я могу убить охотника-Кугара и знаю, что останусь живым. Если мой Зверь станет драться за самку, когда «котенок страха свернется клубком»... Я не хочу этой драки и не хочу этой самки, но выбор Зовущей – это ВЫБОР Зовущей, а тот, кто противится выбору, живет очень недолго.