Марина Дяченко - Авантюрист

Был ясный зимний день, Кливи отправился в поселок; я заранее позаботился о том, чтобы никто нас не видел вместе. Пикантное знакомство с Кливи Мельничонком мне было как-то ни к чему.

Первым делом я зашел в трактир – и не ошибся.

Кливи был здесь.

Прежде безденежный, он восседал теперь за ломящимся от снеди столом. Пряный соус стекал по тощим рукам; Кливи ел, облизывал пальцы, чмокал и чавкал, и во всем его облике было неприкрытое, кипящее, вопиющее блаженство.

Толстый кошелек дался ему охотно и без труда.

Я прислонился к стенке. Ноги мои подкосились – как будто воплощенное могущество Чонотакса Оро явилось предо мной в дыме и пламени, явилось, чтобы усесться на скамейку рядом с жующим Кливи и подмигнуть узким, малость сумасшедшим глазом.

Кливи наслаждался жизнью.

Из трактира, уже сытый по горло, он отправился на базар, и я своими глазами видел, как он вытащил монету из кармана зазевавшегося сапожника. Снова и снова исчезая в жидкой вечерней толпе, он выныривал еще более счастливый, пьяный без вина, потирающий руки…

Через три дня непрерывного воровства его поймали в ближайшем городишке. Я узнал об этом от Итера, а тот, в свою очередь, от поставщика, привозившего в замок продукты. По его словам, изловили на горячем какого-то шустрого мальчишку, у которого при обыске обнаружилось чуть не целое состояние; ограбленные, вот уже два дня плакавшие по пропавшим кошелькам, гурьбой сбежались в управу и припомнили воришке все, и даже больше, и тамошний бургомистр чудом сумел предотвратить самосуд. Воришку приговорили по всем правилам и отправили на каторгу, и поделом; выслушав эту историю, я поблагодарил Итера и тут же, пожаловавшись на головную боль, удалился к себе.

Мне было скверно.

ГЛАВА 8

Отступать было некуда. Плата за мое помилование лежала в замшевом мешочке, а мешочек в сундуке, за семью замками; вернувшись из поселка, где наслаждался безнаказанностью тогда еще не пойманный Кливи, я был готов к тому, чтобы хватать книгу и немедленно бежать в дом на горе. Пусть господин маг явит свое могущество – теперь уже применительно к потомку Рекотарсов.

Но дни зимой короткие; смеркалось. Я вспомнил темное и холодное, без единого огонька, обиталище Черно Да Скоро и, стиснув зубы, отложил визит на завтра.

Тем более что книгу «О магах», написанную дедом моей жены, столь ценимую Чонотаксом книгу я так ни разу и не открывал.

Мы поужинали вдвоем с Аланой – в огромном зале, под вой ветра в камине, под сопение Итера (слуга Соллей Клов вот уже несколько дней как отбыл назад, сообщить хозяевам о нашем благополучном прибытии на место). Ужин прошел в молчании – тем более что Алана сидела на другом конце фамильного стола и докричаться до нее можно было разве что в рупор.

Она сидела, странно похожая на фамильный портрет моей прабабки, неожиданно взрослая в этот вечер, даже, пожалуй, красивая; она сидела, отрешенная и бледная, девочка, которую я принес в жертву собственным интересам, маленькая живая фишка…

И тогда, глядя на серьезное лицо своей юной супруги, я поклялся себе, начиная с завтрашнего дня, делать все ради ее удовольствия.

И начиная с сегодняшней ночи.

Я ее муж. Я сильный мужчина, а не какой-нибудь худосочный маг, передо мной сидит моя законная жена, и хватит нездорового воздержания – я хочу любить ее нежно и страстно…

Алана заметила, как изменился мой взгляд, и на ее бледных щеках проступила краска.

После ужина я галантно предложил ей руку. Путь в спальню был долог – через две галереи, по бесконечной винтовой лестнице, сперва Итер шел впереди, но потом я отпустил его и взял подсвечник сам.

Рука Аланы, опиравшаяся на мой локоть, дрожала.

И все-таки… Пес раздери, скажет ли мне кто-нибудь, что там происходило в нашей спальне в первую брачную ночь?!

– Алана, – спросил я, желая успокоить ее и развлечь, – а ты читала эту книгу?

Я не уточнял какую. Она и без того поняла, и рука ее сильнее сдавила мой локоть.

– Я не люблю. Эти маги… могучие, всемогущие… – В голосе ее скользнуло презрение. – Такие, разэдакие… Тогда почему на страже – один Луар?!

Мы подошли уже к приоткрытым дверям спальни. Внутри мерцал огонь – служанка, нанятая специально для Аланы, по такому случаю расстаралась.

– Твой покойный брат? – спросил я механически.

Нет, я по праву горжусь своим умом и тактом. Но и на старуху бывает ой какая проруха – голова моя и все прочее заняты были другим. Настолько другим, что и оплошность свою я осознал тогда только, когда рука Аланы, сделавшись холодной, как уж, соскользнула с моего локтя.

У нее были огромные круглые глаза. В глазах отражались свечи.

– Он… не покойный. Он…

– Прости, пожалуйста, – сказал я быстро. – Я оговорился. Я не то хотел сказать…

Ее лицо как-то сразу сделалось мокрым. Как будто слезы брызнули сразу отовсюду, фонтаном:

– Ты… Вы…

Она отшатнулась и захлопнула за собой дверь спальни.

– Алана!! Ну прости меня, дурака, поверь, у меня и в мыслях не было, что Луар… Прости, это случайно вышло, ну хочешь, укуси меня за язык?!

Молчание.

Я прекрасно помнил, как это у нее бывает. Когда она захлопывается, будто орех в скорлупе, и хоть ты на ушах пляши – ответом будет только болезненная подростковая спесь…

Мне очень хотелось залепить свечкой о стену, но мы, Рекотарсы, по праву гордимся силой духа, хладнокровием и выдержкой.

Я последовательно отпер семь замков и вытащил из сундука замшевый футляр с тяжелым томиком внутри. Все равно, кроме книги, у меня не оставалось собеседников на этот длинный вечер.

И ночь, если я не смогу заснуть.

Мне было жаль Алану. Ее детская вера в то, что брат жив, заслуживала по крайней мере уважения… Хотя, с другой стороны, до старости жить иллюзиями – нелепо.

После минутной внутренней борьбы я одолел страх перед замшевым мешочком. Но лезть в него рукой все равно не стал – взял за уголки и аккуратно вытряс книгу на отцовский письменный стол. Жизнеописание магов грузно шлепнулось на столешницу, и даже при свете свечей видна была туча пыли, поднявшейся от этого шлепка.

Посверкивал золотом тисненый переплет. И – я склонился ниже – черным кругом выделялось пятно на титульном листе, так, будто кто-то ставил здесь грязный стакан.

Я протер глаза.

Когда эту книгу торжественно вручали мне в качестве Аланиного приданого, никакого пятна не было. Я готов был дать ухо на отсечение, что не было…

Проглотив горькую слюну, я раскрыл книгу посередине. Без должного трепета, без замирания сердца – возмущенно, будто кладовщик, обнаруживший порчу ценной вещи.

Так и есть.

Пятна на страницах. Загнутые уголки. Неужели Солли намеренно передали мне загаженный экземпляр?! Неужели они позволяли кому-то так обходиться с семейной святыней?!