Владимир Корн - Дворец для любимой

Когда дистанция сократилась метров до ста пятидесяти, и уже можно было разобрать черты лица скачущих на нас тугиров, сработали взрывные устройства, приводимые в действие обыкновенными растяжками, скрытыми в густой траве. Устройств было немного, но свою задачу они выполнили отлично, придержав фланги наступающей конницы. А по центру тугиров ждали пулеметы.

— Огонь! — заорал я, не в силах совладать с собой, потому что через несколько мгновений могло быть уже поздно.

Пулеметы заработали одновременно с криком, так что никакой моей заслуги в этом не было. Пять гатлингов скорострельностью выстрелов в семьсот создали такой шквал огня, что попросту отбросили назад уже вплотную приблизившуюся к ним конницу Хаито. Справа и слева от пулеметов уже шла рубка, варды сами перешли в наступление, а по центру продолжали бить пулеметы. Сотни коней и их всадников бились перед ними в агонии, а пулеметы все продолжали стрелять. Я даже вздрогнул, настолько страшно выглядело это месиво из людей и животных.

С лица Тотонхорна наконец-то слетела маска, и на несколько мгновений лицо у него приобрело непонятное выражение. То ли изумления, то ли жалости к людям, попавшим под губительный огонь, то ли чего-то еще.

Дормон справился с собой быстро, снова надев ее, и начал отдавать приказы.

Я же припал к биноклю, пытаясь рассмотреть холм, на котором находился Хаито, и мне удалось рассмотреть несколько трупов на его вершине. Было непонятно, есть ли среди них дормон тугиров, и единственное, что удалось разглядеть — часть убитых одета в мундиры армии Готома.

Через оптику удалось рассмотреть, что с холма, где расположились стрелки, продолжали стрелять. Теперь они палили по прислуге артиллерийской батареи, и было видно, как среди пушек метаются люди, пытаясь спастись.

Взвешенное решение и риск того стоит, вряд ли среди людей Готома, прибывших сюда, много опытных артиллеристов.

А вот это уже совсем нехорошо, перевел я бинокль чуть левее. Около сотни кирасир галопом направлялось прямо к скале, на которой засели стрелки.

Я уже успел посочувствовать находящимся там парням, когда кирасиры резко сбавили ход, разворачивая коней. Вот она в чем причина: из-за перелеска показались кавалеристы фер Дисса с длинными пиками, разворачивающиеся в лаву, желая нанести удар во фланг отступающим тугирам. И кирасиры, вместо того, чтобы устремиться им на встречу, повернули в обратную сторону.

Ну да, каждый сам за себя, один бог за всех. Да и какой смысл умирать здесь, вдали от родины, если их союзники тугиры драпают со всех ног, драпают, куда не кинешь взгляд.

'Как же много их успело полечь под огнем пулеметов, — думал я, шаря биноклем по полю боя. — Очень много, значительно больше, чем в бою при Варентере'.

Подъехал на своем могучем гнедом жеребце Прошка, с лицом, закопчённым от порохового дыма. Во время боя он находился у пулеметов, я сам и послал его туда, помня удачные действия Проухва в Варентере.

Он взглянул на меня, ожидая вопросов.

— Все отлично Проухв, вы сработали просто превосходно. На лучшее и при всем желании рассчитывать было нельзя. Будь теперь со мной и вот тебе фляжка с бренди. Не любишь ты крепкие напитки, терпеть их не можешь, но сейчас — надо. Знаешь, Проухв, даже через сотни лет люди так и не придумают лучшего лекарства для снятия стрессов. Вот только принимали бы они их только как лекарства.

Забрав протянутую Прошкой обратно фляжку, я и сам приложился к ней хорошенько пару раз. Сейчас бы самое время и Тотонхорну бренди предложить, но нет его, он где-то далеко впереди, воодушевляя воинов личным примером. А мне это совсем не нужно, я свою задачу выполнил.

Глава 14

Эрих Горднер

Не спалось. Я сидел и смотрел, как бьются в камине языки пламени, тщетно пытаясь выбраться наружу, создавая при этом подобие уюта. Хотя какой может быть уют в чужом доме, который ты занял сразу после того, как его в страшной спешке покинули хозяева.

То, что хозяева покинули дом очень спешно, заметно сразу. Все ценные вещи остались на своих местах, а с кухни доносился запах подгоревшего варева. Хорошо, дело до пожара не дошло.

Когда мы вошли в поместье, принадлежавшее мелкому трабонскому дворянину, на полу возле самых дверей валялась оброненная впопыхах женская накидка. Вполне могло быть, что ее владелица — молодая и симпатичная женщина.

Могу представить себе весь ее ужас. Как она волновалась, бедняжка, при мысли о том, что не успеет убежать, и полностью окажется во власти чужаков, вторгнувшихся в ее страну, в ее дом.

'А сколько их таких, — с грустью думал я, — которые не успели, или им некуда было податься. И во всем этом виноват я'.

Ведь именно я оказался во главе этих людей, больше половины из которых являлись кочевниками-вардами. Степняками очень сложно, почти невозможно управлять. Это не в сражении, когда за собственную трусость, а порой и за трусость своих товарищей можно поплатиться головой. Здесь другое, и степняки считают, что вправе прихватить любую приглянувшуюся вещь или взять силой понравившуюся им женщину.

Кстати, зря я считал, что Тотонхорн неспособен на жесткие, но иногда, такие необходимые меры. После разгрома Хаито, дормон приказал казнить каждого двадцатого в одном из вардовских родов, чьи воины дрогнули при виде накатывающейся волны тугирской конницы, поспешив спастись бегством. Мера крайне жестокая, но, должен признать, очень действенная. Кроме того, полностью родом заслуженная.

После сражения мертвое тело самого Хаито мы нашли с тремя пулевыми отверстиями в голове. Четвертый выстрел, перебивший ему позвонки, пришелся в шею.

— Надежно сработали, — усмехнулся я. — Любой из выстрелов должен был быть смертельным. Непонятно даже, как они так умудрились.

Выяснилось все просто.

— Мы подстраховались, — рассказывали парни. — Да и отличить Хаито от остальных было легко.

Судя по тому, что одно из отверстий оказалось в темени дормона тугиров, подстраховывались они по уже упавшему мертвым дормону тугиров.

Тотонхорн отреагировал на удивление спокойно. Возможно, он даже обрадовался тому, что избавился от своего главного врага, но, как обычно, на его лице ничего не отразилось.

После разгрома тугиров Тотонхорн выделил мне часть своего отряда численностью примерно в три тысячи человек, поставив над ними своего сына Тотайшана.

Сам же дормон принялся наводить порядок, как на своих землях, так и на теперь уже принадлежавших ему землях сыновей неба. Войско свое ему удалось легко пополнить за счет тех родов, что до сражения занимали выжидательную позицию, но, узнав о его полной и окончательной победе, поспешили к нему примкнуть.