Маргит Сандему - Последний из рыцарей

Экономка кивнула, провела их в свободную спальню и ушла.

— Ложись, Марина, — нежно, как могла, велела девочке Виллему. — Сейчас придет доктор и поможет тебе. Ты его знаешь, он уже лечил тебя раньше.

В ответ Марина сжала руку Виллему. Страх в ее глазах был красноречивее слов.

«Боже милостивый, помоги нам», — молилась про себя Виллему, которая вспоминала о Боге лишь в исключительных случаях.

Марина издала громкий, протяжный вопль. Когда схватка кончилась, она испуганно посмотрела на Виллему.

— Я отравилась? — спросила она.

— Нет, нет… Все будет хорошо…

Господи, что она говорит, что будет хорошо?

Пришел доктор. Губы у него были плотно сжаты. Они уложили девочку в постель, но она не позволила осмотреть себя, ее охватил прежний ужас. Ни один мужчина не должен к ней прикасаться.

У нее опять начались схватки. Взрослые беспомощно смотрели друг на друга, не зная, что предпринять, времени на объяснения уже не осталось.

Вдруг чья-то решительная рука отодвинула их в сторону, Ульвхедин сверху смотрел на Марину. Она уже видела его за обедом и тогда от страха чуть не сползла со стула, однако ничего не сказала и даже не убежала из столовой.

Теперь она испуганно смотрела на него, словно птенец, который не может улететь от опасности.

Никто так и не понял, что именно сделал Ульвхедин.

Он просто пристально глядел ей в глаза и шептал какие-то слова. Их могла слышать только Марина.

Веки у нее отяжелели, она еще раз взглянула на Ульвхедина, потом закрыла глаза и погрузилась в тяжелый сон.

Ульвхедин обернулся к Виллему.

— Теперь она будет спать, пока я не разбужу ее. Думаю, надо сделать так, как решили Тристан и герцогиня: сказать ей, что ребенка родила ее мать. Она поверит. Если же вы скажете ей, что это ее ребенок, она просто погибнет.

— Ты прав, — согласился Доминик. — Марина находится на грани безумия. Все, что напомнит ей о мерзавце-графе, может окончательно лишить ее рассудка.

Увидев, как тело девочки напряглось, они умолкли.

Через некоторое время из комнаты Марины вынесли маленькую и слабую девочку. Экономка уже давно нашла для ребенка кормилицу. В то время как дворецкий Мусгорд зажигал свечи вокруг смертного одра герцогини Хильдегард, Марина очнулась от своего сна. Ее ждала новая боль, но не столь острая, как прежняя. Виллему объяснила Марине, что у нее было сильное воспаление, которое и вызвало нестерпимые боли. Теперь воспаление проходит, доктор даст ей лекарство, но несколько дней ей еще придется провести в кровати.

— Ой, как я похудела, — простодушно удивилась Марина.

— Конечно, то была нездоровая полнота. Теперь ты скоро поправишься.

— А мама?

— Пока тебе нельзя ее видеть. Ты должна только отдыхать.

Марина покорно кивнула и вложила свою руку в руку Виллему. Неукротимая дочь Людей Льда всю ночь просидела у ее постели, она продолжала сидеть подле Марины, даже когда та уснула.

Грустный синеватый свет луны залил Габриэльсхюс. Все затихло. Где-то вдали на зеландской равнине петух приветствовал криком приход нового дня.

На другой день все собрались в большой столовой. Доминик в знак соболезнования и симпатии прикоснулся к плечу Тристана.

— Это моя вина, — горько сказал Тристан. — Мне давно следовало послать за Никласом.

— Он был бы не в силах ей помочь, — тихо проговорил Доминик. — Смерть уже давно поджидала герцогиню Хильдегард, и никому не дано было спасти ее. Я увидел синеватый свет над ней, как только зашел в комнату, и понял, что жить ей осталось считанные часы. Никлас только напрасно проделал бы столь долгий путь. Главное было внушить ей надежду. И она умерла счастливой. Она знала, что любима. Что ее ждет новая жизнь рядом с тобой. Что вы заберете к себе ребенка Марины. Ни от кого она не видела столько любви, как от тебя, Тристан!

— Это верно, — вмешался доктор. — Должен признаться, я вообще не ожидал застать герцогиню живой. С ее недугом она давно должна была умереть. Пребывание в Габриэльсхюсе было для нее эликсиром жизни.

— Ее больше нет, — прошептал Тристан. — Она была единственной женщиной, которую я когда-либо любил.

Он был безутешен, и все слова были бессильны перед его горем. Душевная боль должна была утихнуть сама, это испытание, через которое проходит каждый.

— Однако похоронить ее следует под ее настоящим именем — Бронислава, — решил Тристан. — Как жаль, что мы не успели пожениться и дать имя Марининому ребенку!

Виллему не спускала с него серьезных глаз.

— Ты вернулся к исходной точке, Тристан, — сказала она. — Тебе следует жениться на Марине.

— Нет! — быстро возразил он. — Не могу!

— Мне кажется, ты еще не понял, что у тебя возникнут трудности с твоими наследниками, — резко сказала Виллему. — Ты завещал Габриэльсхюс Марине, но теперь у твоего имения есть еще и законный наследник…

Ульвхедин уже спустился вниз. Тристан глубоко вздохнул: и в самом деле, у него был не один наследник, а несколько. Ульвхедин, новорожденная дочь Марины и маленький Йон, его внук, сын Ульвхедина!

«Боже праведный, — в смятении думал Тристан. — Оказывается, у меня есть не только сын, но и внук. Я уже дедушка! В тридцать шесть лет!» Он провел рукой по лбу.

— Я не в состоянии сейчас думать об этом. Давайте сядем за стол.

По желанию Тристана, герцогиню Брониславу Ризенштейн отпевали в маленькой церкви Габриэльсхюса. На похоронах присутствовала королева Шарлотта Амалия в сопровождении многих придворных из Копенгагена. Они помнили герцогиню как бессловесную тень при муже. Только королева и еще, конечно, Тристан знали о благородстве ее души и о ее страданиях. Одинокая, в чужой стране, больная, с неверным мужем. Королева обрадовалась, узнав, что последние дни герцогини были озарены радостью и надеждой.

Похороны были специально назначены на то время, пока Марина еще лежала в постели, хотя девочка уже знала, что мать умерла. Взрослые хотели избавить Марину от этой тягостной церемонии.

Посовещавшись со своими слугами, Тристан нашел для Марины подругу, смышленую молодую девушку из деревни. Он не хотел приглашать в Габриэльсхюс кого-нибудь из манерных придворных дам. Он считал, что Марине будет полезно общество жизнерадостной и рассудительной девушки простого звания. Марина постепенно оттаивала в обществе сверстницы. Она могла говорить с новой подругой и о своем горе, и о своих мечтах, которые у нее были, как и у всякой юной девушки. Дружба Беттины, так звали Маринину подругу, словно целебный бальзам, врачевала ее израненную душу.

Ребенка, или, как все говорили, сестричку, Марина еще не видела. Время для этого пока не пришло.

Убедившись, что Марина находится в надежных руках, Тристан уехал со своими родственниками в Копенгаген, чтобы помочь коменданту дворца раскрыть заговор против короля. Об этом его настойчиво просил сам комендант: эти странные Люди Льда могли сослужить хорошую службу — Доминик с его даром ясновидения и свирепый на вид Ульвхедин с его даром внушения. Может, Ульвхедин сумеет так напугать поборников, что они сами разоблачат свой тайный орден? Виллему комендант считал неизбежным приложением, не взять ее с собой было невозможно. Комендант не верил в ее способности, потому что не видел Виллему в действии. Но она была красива, на нее было приятно смотреть, и, как большинство мужчин, он считал, что это уже кое-что. Самое большее, на что годились женщины, это быть украшением общества, считал комендант.