Марина Дяченко - Шрам

Маг обернулся. Спросил жёстко:

— Представьте, что вы встретились со Скитальцем, Солль. Что вы скажете ему? То же самое, что слышал сейчас я?

Эгерт опустил голову. Признался честно:

— Я не знаю, что говорить ему. Я надеялся… Что, может быть, вы научите меня… Но…

И замолк, потому что любые слова оборачивались жалким, бессмысленным лепетанием. Он хотел бы сказать, что прекрасно понимает — у декана есть причина ненавидеть убийцу студента по имени Динар; возможно, проявленное к Соллю милосердие есть только отсрочка неминуемого наказания. Он хотел бы объяснить, что сознаёт — отец Тории вовсе не обязан помогать ему в деле со Скитальцем, напротив — декан вправе счесть, что заклятие трусости уместно и справедливо, что Солль до конца своих дней должен носить на лице шрам… И, наконец, Эгерт хотел бы признаться, как всё-таки сильно, хоть и безнадёжно, он рассчитывает на эту помощь.

Он хотел бы сказать всё это — но язык его лежал во рту безвольно и неподвижно, как дохлая рыбина.

Декан подошёл к столу, откинул крышку массивного письменного прибора; Эгерт бездумно уставился на причудливой формы чернильницу, песочницу с медным шариком на крышке, ворох разноцветных перьев и пару перочинных ножей.

Декан усмехнулся:

— Я не случайно завёл разговор о маге, лишённом магического дара. Возможно, Эгерт, знание о его судьбе чем-то поможет вам… А может, и нет, — декан извлёк из груды перьев одно, особенно длинное, любовно оглядел его и взялся за перочинный нож: — Полвека назад, Эгерт, я был мальчиком и жил в предгорьях… И мать моя, и отец, и все родичи погибли во времена Чёрного Мора, и главным человеком в моей жизни стал мой учитель, Орлан. Его домик лепился к скале, как ласточкино гнездо… А я был в этом гнезде птенцом. И вот однажды вечером мой учитель поглядел в Зеркало Вод… Видите ли, Эгерт… Маг, достигший определённой степени могущества, набрав воду из пяти источников и сотворив заклинание, может увидеть в этом зеркале то, что скрыто от глаз. Мой учитель посмотрел… и умер, у него разорвалось сердце. Я никогда не узнаю, что или кого он тогда увидел. Я остался один, мне было тринадцать лет, но, похоронив Орлана, как велит обычай, я не спешил искать нового учителя. Спустя некоторое время я сам, впервые самостоятельно, сотворил Зеркало Вод. Долгое время оно оставалось тёмным, и я готов был отчаяться, когда поверхность воды прояснилась, и я увидел… — декан отложил очиненное перо и взялся за новое, — увидел незнакомого мне человека, стоящего перед огромной, кованой железом Дверью. Видение длилось несколько мгновений — но я успел разглядеть ржавый засов, отодвинутый наполовину… Вы когда-нибудь слышали, Эгерт, о Двери Мирозданья?

Декан замолчал и вопросительно поглядел на Солля. Ёрзая в кресле, Эгерт казался себе глупым, как никогда; пожав плечами, декан усмехнулся:

— Вы не знаете, зачем я рассказываю вам всё это? Возможно, и напрасно, Эгерт, возможно и зря. Но если вы хотите говорить со Скитальцем… Вы ведь всё ещё хотите с ним говорить?

Чуть слышно скрипнула входная дверь — Эгерту этот звук показался оглушительным, как залп. В кабинет вошла Тория.

Эгерт вжался в своё кресло, а девушка, приостановившись было при виде отцова посетителя, как ни в чём не бывало приблизилась к столу и поставила на него небольшой поднос с ломтиком хлеба и стаканом молока. Потом, переглянувшись с деканом, помедлила и уселась на край стола, покачивая тонконосым башмачком.

— Я здорово озадачил господина Солля своими историями, — сообщил декан дочери. Тория кисло усмехнулась.

Декан снова заговорил, обращаясь, по-видимому, к Соллю; Эгерт между тем не понимал ни слова, только и ожидая той счастливой минуты, когда можно будет наконец встать и уйти. Не глядя на Торию, он кожей ощущал редкие равнодушные взгляды, которыми она время от времени награждала его.

Прошло несколько минут, прежде чем Солль опять получил возможность понимать то, что рассказывал тем временем декан:

— …Это труд моей жизни, Эгерт, главная книга… Пока она называется просто «История магов»; пожалуй, ни у кого до меня не было уникальной возможности свести воедино всё, что мы знаем о великих магах прошлого. Многие из них ушли в легенду, кое-кто жил совсем недавно, кто-то живёт и теперь… Я был учеником Орлана — ему посвящена большая глава — и лично знал Ларта Легиара… Вам ничего не говорят эти имена, Солль, но любой маг, даже самый посредственный, исполняется почтением, едва услышав их…

Голова Эгерта понемногу наливалась свинцом. Комната медленно повернулась вокруг Солля, как вокруг оси; неподвижным оставалось только бледное, как прекрасная алебастровая маска, лицо Тории.

— Понимаю, вам трудно, Солль… — декан снова сидел в деревянном кресле с подлокотниками, и, встретившись с ним глазами, Солль мгновенно протрезвел, будто от ледяной ванны. Декан смотрел пристально, нанизывая собеседника на взгляд, как на иголку: — Понимаю… Но путь испытаний не бывает лёгким, Солль. Никто не знает, чем завершится ваш путь, но я помогу вам, чем сумею… Тория, — мягко обратился он к дочери, — та книга, история заклятий, она здесь или в библиотеке?

Не говоря ни слова, Тория привычным движением выдернула с полки небольшую книжку в кожаном переплёте с медными уголками:

— «О заклятиях»? — спросила буднично. — Возьми…

Декан осторожно принял книгу, ладонью смахнул пыль, дунул на страницы, изгоняя последние пылинки:

— Вот, Солль… Я даю вам эту книгу с надеждой, что она поможет вам… глубже понять, осознать, что с вами случилось. Не спешите возвращать — она даётся вам на достаточно долгий срок…

— Спасибо, — сказал Эгерт не своим каким-то, деревянным голосом.

«Жил некто, и был он алчен и жесток. Однажды в лютый мороз в дом его постучалась женщина с грудным ребёнком; он подумал: зачем нищенка у моего камина? — и не пустил её. Случилась метель, и, замерзая в сугробе с мёртвым ребёнком на руках, женщина сказала слово, страшное в человеческих устах. И был тот человек заклят: никогда больше не мог он развести огня. Крохотная искорка или пожарище, костёр или трубка с табаком — всякий огонь дымил и угасал, стоило лишь ему приблизиться; сам он стал стыть и гаснуть, как пламя под ливнем, и не мог согреться, не мог согреться, и, умирая, шептал: холодно…»

Солль зябко поёжился, вздохнул и перевернул страницу.

«В одном селении случилась язва, и много людей умерло. Прослышав о беде, явился в селение знахарь; был он молод, однако опытен и умел. Пользуя людей травами, шёл он от дома к дому, и болезнь могла изъязвить и его — однако, по счастью, не тронула. Исцелились люди; тогда спросили они себя: что за сила дана молодому лекарю? Что за непонятная мощь в его руках и его травах? Почему язва пощадила его? Испугались люди неведомой силы и умертвили знахаря, желая умертвить с ним и силу его. Однако случилось так, что вслед за преступлением их последовала и расплата: спустя малое время посёлок опустел, и никто не знал, куда девались люди; мудрые говорят, что закляты они, все закляты, и старики и младенцы, и маяться им в неведомых безднах, покуда не явится человек и не снимет заклятие…»