Грэм Тейлор - Повелитель теней
– Продолжайте. Итак…
– Много лет спустя пошли слухи, что капитан жив, – каким-то образом могущественные чары вернули его к жизни, – и битва вот-вот готова разгореться вновь. И тут вы обнаруживаете, что у вас есть оружие, способное остановить его; с этим оружием вы становитесь, в сущности, командующим самой грозной силой, какую видел когда-либо мир. Вы владеете ветрами и морями. Одним-единственным словом вы можете остановить время. Это оружие обладает такой мощью, что сам Господь Бог склонится перед вами и все его ангелы припадут к вашим ногам. Как бы вы поступили?
Нервический смех душил Фаррела; однако он чувствовал, что все это не розыгрыш и не россказни колдуна. Его глаза впились в лицо Демьюрела, отыскивая хоть какой-нибудь знак, что в его речах правда.
– Я бы… я бы… я бы знал, что делать, и молил бы Господа, чтобы подобное никогда не случилось.
По лицу Демьюрела он уже понял, что это не пустой вымысел. Знал: Демьюрел верит, что все это правда.
– И у вас есть такое оружие? – спросил он викария, отнюдь не уверенный в том, что стоило задавать ему подобный вопрос.
– Капитан Фаррел, вы человек военный… Разве такое оружие существует? – вопросом на вопрос ответил Демьюрел.
– Если бы существовало, оно стоило бы всего золота мира. Никакая армия не могла бы противостоять такому оружию. Мне почему-то не кажется, что вы говорите иносказательно. Оно существует? – И Фаррел опять приподнял бровь, не зная, каков будет ответ.
– Оно существует и находится здесь… в башне. Однажды я уже испробовал его с самыми невероятными результатами. Оно подхватило корабль и швырнуло его на берег, разломив пополам, как ребенок сломал бы веточку. Думать, что оно умещается в твоей ладони и при этом обладает такой властью, что весь космос вынужден покориться ему!… – Демьюрел возбужденно захихикал.
– Но как эта штука действует? – спросил Фаррел.
– Пока что я и сам толком не знаю. Тут вопрос веры. Могу лишь представить, что оно концентрирует в себе некую забытую силу в форме, невиданной в течение многих тысячелетий и ни на что не похожей. Керувим не использовался со времен Моисея.
– И он у вас здесь? – спросил Фаррел.
– Да. Полагаю, вы пожелаете взглянуть на него? – предложил Демьюрел.
– Я хотел бы знать, что вы намерены с ним делать.
– Мой дорогой друг, с его помощью я намерен делать все, что захочу, когда захочу и в отношении того, кого захочу. Я мог бы заставить такого человека, как вы, быть со мной заодно. Каждому генералу необходим капитан.
– Каждый капитан нуждается в вознаграждении, – ответил Фаррел.
– Это мелочь, не стоит и говорить. В какой стране вы хотели бы властвовать?
Весь вид Демьюрела свидетельствовал о том, что он не шутит. Он выглядел взволнованным, словно мальчуган, нежданно-негаданно ставший обладателем высочайшей награды. Он был не в состоянии держать это про себя: ему было необходимо хоть кому-нибудь продемонстрировать свое могущество, а Фаррел в его понимании ближе всего подходил к понятию «друг». Демьюрел не способен был проявлять теплые чувства к кому бы то ни было и знал это. Его холодность защищала его от необязательных жизненных сложностей. Он находил всякого рода связи слишком утомительными, слишком требующими внимания к себе. Их надо было поддерживать, развивать, терпеть. Этого он не умел. Когда он был малым ребенком, у него была мышка, которую он держал в деревянном ящике. Несколько дней он забавлялся с ней, позволяя крохотному зверьку взбегать по его руке, залезать под одежду. Потом мышка ему надоела. Он в последний раз закрыл ящик и схоронил его в саду. Больше он никогда не вспоминал о крохотной зверюшке, предоставив ей самой позаботиться о том, как умереть. Повзрослев, он с еще большей легкостью игнорировал страдания ближних и сам подвергал их страданиям.
– Кто еще знает об этом оружии? – спросил Фаррел.
– Из тех, кто имеет значение, только Джекоб Крейн. Но даже ему не известна его истинная ценность. Крейн человек, не способный верить. Он бессердечный негодяй, кто, ничтоже сумняшеся, продал бы родного отца, если бы таковой у него был, – ответил Демьюрел. – Как только он перестанет болтаться у нас под ногами, мы сможем делать все, что захотим.
– Есть тут все же одна мелочишка, которая весьма касается меня. – Фаррелу не хотелось задавать этот вопрос Демьюрелу, но все ж он не удержался. – Что может помешать вам убить меня, как только вы получите эту власть?
– Ничего. Абсолютно ничего. Вы должны просто мне верить, – ответил Демьюрел, вынимая часы из жилетного кармана. – У меня там в башне кое-кто есть, я хотел бы показать их вам. Они пытались выкрасть Керувима и теперь ждут наказания. Я также могу показать вам нечто такое… что поможет вам понять, какой властью я действительно обладаю.
18
LATET ANGUIS IN HERBA [5]
Змеи лежали в открытом ящике возле двери, свившись в клубок. В помещении было холодно от ледяного ветра, проникавшего снаружи из-под дубовой двери, и змеи почти не шевелились, лишь изредка какая-нибудь из них поднимала голову и, высунув длинный язык, подозрительно втягивала в себя воздух.
Кейт, Томас и Рафа некоторое время еще говорили о том, что ждет их, когда вернется Демьюрел. Потом все замолчали, каждый ушел в себя, справляясь с собственными страхами в одиночку.
Кейт попыталась ослабить веревку, которой стянуты были ее запястья, но скоро поняла, что привязана к креслу чрезвычайно надежно. И все же, ощущая свою полную беспомощность, она испытывала все возрастающий гнев, который лишь укреплял ее решимость ни за что не поддаться Демьюрелу. Этот гнев поддерживал в ней неотступную мысль о побеге: или бежать, или, как-нибудь изловчившись, нанести тяжелую, мучительную, неизлечимую рану Демьюрелу в последние мгновения ее жизни. Она соображала, как это сделать, внимательно осматривала комнату, но единственно подходящим оружием могли бы стать подсвечники. Потом ее осенила другая мысль: ведь после того, как Крейн предал их, никто их не обыскал! У Томаса оставался меч варригала, спрятанный за спиной, под одеждой. Радуясь тому, что дети пойманы, Демьюрел и Бидл ничего не заметили. Кейт старалась представить себе, как высвободит свои руки, дотянется до Томаса, возьмет меч и нанесет роковые удары колдуну и его подручному.
Она подергала золоченые шнуры, обвивавшие ее запястья, но они лишь крепче затянулись, врезаясь в кожу. Казалось, стоило ей подумать о бегстве, как шнуры угадывали ее мысли и медленно, точно извивающиеся змеи, все туже и туже затягивали узлы. Только тут она поняла, что задуманный побег может и не получиться.
Томас больше не мог молчать. Долгих два часа он слушал бормотание Рафы, не зная или не понимая, что же он говорит. Томас глубоко осознавал беду, в которой они оказались, и считал это своей виной. Он не должен был довериться Джекобу Крейну. Когда они спаслись из той лощины, он должен был отвести Кейт прямо домой, а не ждать Крейна. Он чувствовал себя круглым болваном, и этот плен, в котором они оказались, был ему наказанием.
По его мнению, самым верным способом спастись было заключить сделку с Демьюрелом, умолять его вернуть им свободу. Конечно же, он не откажет. Демьюрел знал Томаса с младенческих лет. Томас выслушал бесчисленное множество его проповедей, часами, не шелохнувшись, до конца высиживал службы в холодном храме, на самых неудобных скамьях. Неужто викарий способен убить человека, которого знал? Томас откинулся на спинку кресла, его туго связанные руки совсем онемели. Он вдруг понял, что была в Демьюреле одна сторона, тайная, мрачная, жестокая сторона души, которую он скрывал от всего мира. Собственное будущее уже не казалось Томасу таким уж ясным. У него не было никого на свете, кого он мог бы позвать на помощь. Никого, кто ворвался бы сюда и спас его. Он надеялся уже только на то, что виденный им сон окажется правдой, что ему не надо бояться смерти, ибо, уверовав в Короля, он обретет вечную жизнь. Это было его единственной надеждой.
Все это время Рафа смотрел на стену с затаенной улыбкой на лице, сконцентрировав все свои помыслы на Риатаме. В какой-то момент он понял, что Кейт и Томас устремили свои глаза на него и вслушивались в слова, которые он повторял вновь и вновь:
Будь благословенна сила Риатамы,Это он обучил мои руки сражаться.Мое благочестие – моя крепость,Тот, в кого я верую, – моя неприступная башня;Он – мой щит и мой освободитель;Он победит моих врагов прежде меня…
Рафа оборвал псалом и обратил глаза на Кейт и Томаса.
– Отвечу прежде, чем вы спросите: это песня для Риатамы, она из его Книги, – сказал он. – Я молюсь, беседую с ним; это помогает узнать его волю.
– И что же он тебе говорит, этот Риатама? Что всем нам предстоит умереть? – резко спросила Кейт. – Если это все, что он сказал, тогда что от него толку; с тем же успехом ты мог бы беседовать с потолком или говорить просто в воздух. – Она сделала еще попытку оторваться от кресла, но веревки лишь глубже врезались в ее запястья. – Это твой Бог загнал нас сюда, ну так когда же он собирается нас отсюда вызволить? – требовательно спросила она.
