Юрий Самусь - Полынный мёд. Книга 1. Петля невозможного

Вот и сегодня, томясь в ожидании свеженьких скандалов местного и не только значения, Поскребышев силился припомнить вчерашние посиделки в Доме литераторов. Что-то смутно подсказывало ему, что на посиделках этих случилось нечто совершенно нетривиальное. Но как Феофан Савельевич не тужился, кроме вопящего о нарзане Копейкина, ничего вспомнить не мог.

Наконец, ему надоело напрягать, все еще плавающие в спиртовом тумане, извилины.

– Что ж это я голову себе ломаю? – удивился он. – А хоть и приключилось вчера что, какая разница? Проснулся дома, не в вытрезвителе, уж только этому порадоваться надо. А тут еще и по дороге домой морду никто не начистил. Лепота!

В прихожей хлопнула дверь, и через секунду на пороге спальни возникла с вытаращенными глазами Полина, жена его.

– Что, почту сперли?! – выматерился Поскребышев.

– Нет, – осторожно покачала головой Полина. – Тебе повестка.

«Вот оно! – ухнуло под коленки Феофаново сердце. – Чуяла душа неладное, знала, подколодная, что натворил я вчерась чудесов, раз в милицию вызывают. Знать бы только за что»?

– Во сколько хоть явиться надо? – глухо спросил Поскребышев.

– К одиннадцати.

– А сейчас сколько.

– А столько же.

– Что, они там в ментовке сдурели совсем. Как же я…

– Так ведь не из милиции повестка, – прошептала Полина, – из военкомата. Приказывают явиться на призывной пункт.

– Новости! – пробормотал Феофан, выбираясь из-под одеяла. – Неужто на переподготовку упечь удумали? А хрена им с перченой редькой!

– Милый, не нервничал бы так, – попыталась успокоить его супруга. – Может, они хотят, чтобы ты перед призывниками выступил? Как-никак, ты у нас в городе единственный про войну пишешь.

– А и то, – задумчиво наморщил лоб Поскребышев. – Сейчас это модно – литераторов на мероприятия зазывать для престижу и, так сказать, большей серьезности. Да и перед подрастающим поколением иногда полезно выступить с пламенной патриотической речью. Глядишь, кто из городских властей рвение мое и приметит, да заказик подбросит. Ладно, тащи из шкафа костюм. Может, и не поздно еще…

На призывном пункте царила суматоха. Шустрые лейтенантики строили новобранцев в шеренги, лаясь приказами, созвучными с отборным матом. За высокой колючепроволочной стеной белугами ревели мамаши, да ополоумевшие от горя девицы пытались штурмом взять военкоматовские ворота, охраняемые двумя матерыми сержантами-сверхсрочниками.

Феофан Савельевич протиснулся сквозь толпу и показал одному из сержантов повестку.

– Чому запизднылыся?! – рявкнул страж ворот. – Нэгайно бижыть до майора. Пэршый повэрх, висимнадцята кимната.

– А чего вы на меня орете? – возмутился Поскребышев. – Я вам не сопляк, я, может быть, известный в городе писатель.

– Ну то й що з того? Зараз пысьмэнныкив, як цуцэнят недовтоплэнных. Куды нэ плюнь, на пысаку попадэш.

И для большей наглядности сержант сплюнул себе под ноги, но смачный его плевок снесло ветром прямо на феофанов ботинок.

– Во! – восхищенно сказал сержант, – А я що казав?!

– Ну, знаете, – возмутился Поскребышев, – это настоящее хамство. Сперва приглашают, а потом в душу плюют.

Сверхсрочник с удивлением воззрился на феофановы ноги и пробормотал:

– Чув, що инколы душа у пъятки уходыть, а щобы вона там завжды иснувала – упэршэ бачу.

Феофан Савельевич резко развернулся на каблуках и двинулся прочь. Подобных издевательств он терпеть не желал. И от кого? От этакого быдла?

Но тут за его спиной раздался грозный вопль:

– Стий! Стрэляты буду!

Истошно заверещали девицы, бросаясь врассыпную, словно тараканы, учуявшие дихлофос. Феофан остановился, оглянулся через плечо, увидел перекошенную хохляцкую рожу и пистолет в руке, дулом упертый в небо, ощутил свою душу в пятках и в один миг оказался подле ворот.

– Вызывали? – заискивающе улыбаясь, спросил он.

– Ты куда собрался? – на чистом русском спросил сержант. – Дуй к майору, раз повестка пришла.

– Добрэ, добрэ, я зараз! Одну мыть. – Усердно закивал Поскребышев и рванулся к двухэтажному зданию военкомата.

Он без труда отыскал восемнадцатый кабинет с медной табличкой, на которой пулевыми отверстиями было выбито: «Майор Живодеров», и аккуратненько постучался ноготком в бронированную дверь.

– Пароль! – раздалось из-за брони.

– Простите? – опешил Поскребышев.

– Прощаю, – ответили с той стороны, и дверь сама собой отворилась.

Феофан решительно переступил порог и увидел лысоватого розовощекого мужика с майорскими погонами на засаленном кителе. Майор сидел за монитором компьютера и, усердно давя на клавиши, забрасывал гранатами каких-то свиней, крест-накрест опоясанных пулеметными лентами.

– Виндикатор! – не отрываясь от монитора, радостно сообщил военком. – Потрясная стрелялка.

– Индикатор? – переспросил Поскребышев.

– Да, нет… Виндикатор. Игрушка такая.

Феофан Савельевич тупо воззрился на экран, где истекающие кровью свиньи вопили матерные слова и яростно отстреливались от надвигающегося на них кошмара в виде вооруженного до зубов красавчика в солнцезащитных очках на носу.

– За что вы их так? – спросил Феофан. – Это же свиньи, не люди.

– Да, – согласился Живодеров. – Зараза еще та. С одного выстрела не уложишь. По ним лучше с уменьшителя лупить. А потом, как жабу, хрясь каблуком – только кишки во все стороны!

И он показал на экране, как это делается. Действительно, выглядело впечатляюще.

– А у нас на вооружении таких штуковин нет? – заинтересованно спросил Поскребышев.

– Эх, – махнул рукой военком. – Кабы было, разве мы перед Америкой унижались-то? Шарахнули бы один раз, а потом всех скопом – каблуком! Только мокрое место и оста…

Тут майор резко вскинул голову и, удивленно воззрясь на Феофана, спросил:

– Ты кто?

– Я? Я – литератор. Феофан Савельевич Поскребышев. Вы меня выступить перед призывниками пригласили.

– Я? – удивился Живодеров.

– Ну, да. Вот и повестка.

Майор взял бумажку, покрутил ее в руке, даже не читая, а потом заорал:

– Марш на плац! В общую колонну. Через пятнадцать минут эшелон.

– Простите? – пробормотал Феофан Савельевич. – Что-то я вас…

– Разговорчики, призывник. Марш в строй!

– Кто призывник? Я призывник? Я лейтенант запаса.

– Чего!? Где документы? Где военный билет?

– Но я его не взял с собой.

– Значит, марш в строй.

– Но вы на меня посмотрите! – со слезами на глазах взвыл Поскребышев. – Разве я похож на парня призывного возраста? Нет, вы не воротите нос, вы, будьте любезны, гляньте на мою старческую физиономию. Как вы думаете, сколько мне лет? Не знаете? Скоро полтинник стукнет, какая тут к черту служба.