Керк Монро - Тени Ахерона 2. Черное Солнце

Я, конечно, верю в богов и всегда делаю приношения Митре и Иштар, но в тонкостях мудрой науки теологии не разбираюсь, неучен. Можно даже сказать, что я полный невежда, как большинство наших солдат, знакомых только с искусством убивать врага, способных лишь винопийствовать да блудить по беспутным девкам. Митрианец я не ревностный, книг Эпимитриуса не читал, знаю только, что убивать без повода, а так же вершить прочие злые дела нехорошо — тогда на Серых Равнинах будет тебе не отдохновение, а сплошная мука как воздаяние от Нергала Справедливейшего за непотребную жизнь.

Речи «Совершенного» Госелина меня смутили — уж больно красиво словеса плел, не разрубишь… Теперь понятно, отчего ересь фатаренов столь много умов к себе привлекла! Кому не захочется после смерти тела вернуться в обитель Первоначального Истинного Света, где нет никаких невзгод и горестей, голода и смерти! Красивая вера, привлекающая. Но в глубине души я чувствовал — что-то Госелин перевирает или нарочно недоговаривает, есть в учении фатаренов некая изнанка, видеть которую простецам не дано…

Пока я раздумывал, события встали на новый путь — монах в ответ на обличения Госелина только невнятно кудахтал, попеременно краснел, бледнел и зеленел. «Совершенный» ему и слова единого вставить не давал — развернул перед раззявившими рты горожанами цветастую картину того, как митрианские монахи в своих обителях копят бесчисленные сокровища, собранные обманом на потребу «злым богам», потворствуют устремлениям нечистой плоти, пьянствуя и развратничая, как захватывают земли, где держат крестьян в безмерной униженности, заставляя их работать от зари до зари, а сами, сытые и вином надувшиеся, кладут требы идолам божеств, создавших грязный и срамной тварный мир…

И на статую Митры, площадь перед монастырем украшавшую, перстом указывал.

Началось все внезапно, будто летняя гроза. Я успел заметить, как с полдесятка молодых и не слишком людей, стоявших прямо перед монастырской лестницей, растворились в толпе, потом вдруг на мраморное изваяние Солнцезарного были накинуты петли, словно заранее заготовленные… Одна из мужланок запустила в оцепеневшего монаха огрызком яблока… Площадь как взорвало! Только квадранс тому люди были спокойны и не без интереса слушали многоученые переругивания двух жрецов, а тут словно с цепи сорвались!

Статуя рухнула почти сразу, разбившись о мостовую. Те же незаметные серенькие личности выдернули «Совершенного» с обширного крыльца монастыря и куда-то увели, митрианский жрец едва успел скрыться в дверях и захлопнуть тяжелую створку. В окна обители моментально полетели осколки изваяния Митры и камни, которые люди начали выковыривать из мостовой. С соседних улиц начали набегать любопытные, тут же втягивавшиеся в общее нехорошее веселье. Раздались крики:

— Гнать толстопузых из Города! Голышом! Бей!

Я служу в гвардии не первый год, с народными мятежами сталкивался еще во времена Нумедидеса. Понимаю, чем это может грозить. Обычно сцепившиеся с горожанами дворяне давали возможность народу за день-другой выпустить пар и вволю погромить винные лавки, а затем попросту вводили в город армию, противостоять которой торгаши и мастеровые не в силах, ибо ратному делу никогда не обучались, а связываться с военными желания у них обычно не возникает. Но сейчас это был не обычный бунт. Хотя бы потому, что в толпе появились люди, вооруженные настоящими мечами и даже арбалетами. В некоторых я узнал переодетых в простые одежды копейщиков гвардии графа Раймона.

Не без труда выбравшись с кипящей площади, я со всех ног ринулся к цитадели. Граф Люксэ должен знать, что его опасения подтвердились, и если не начать действовать немедленно, мятеж уже не остановишь. Особенно если его исподволь провоцировал Раймон, владетель Толозы…

Вроде бы, по всем правилам военной науки, усмирить разбушевавшихся горожан сравнительно нетрудно. Две причины я уже назвал — оружия у них мало, да и слишком трясутся они за свои драгоценные лавки да мастерские, которые в запале можно и пожечь. Горожане — существа по природе своей домовитые и жадные, их даже проповеди фатаренов не изменят: товары да накопленное годами добро куда дороже бунтарского пыла. Бунт прогорит, иссякнет за день, а вот золото да лавка останутся внукам. Едва завидев конного латника горожанин тут же запрется в доме и вылезет из своей норы только когда на улицах снова станет спокойно.

Так рассуждал и граф Люксэ. Едва я принес весть о том, что началось возмущение и толпа собирается погромить митрианские монастыри, граф распорядился собрать всех, кроме десятка гвардейцев, долженствующих оберегать цитадель от непрошеных гостей. Лошадей оказалось недостаточно — на них усадили только дворян с оруженосцами, арбалетчики и мечники гвардии остались пешими. Но и восемь десятков отлично вооруженных аквилонцев представляют преизрядную силу. Думается, добрые жители Толозы узрев сие воинство мигом напустят в штаны и разбегутся.

Сложнее с вояками графа Раймона, замеченными мною в толпе, но командир гарнизона предположил, что они там очутились всяко не по приказу господина — Раймон не может пойти на подобное вероломство, знает, каковы во гневе король Конан и великий герцог Просперо. Я хотел было возразить, что король и наследник венца Гайарда далеко, а толозский граф — вот он, перед нами, со всеми своими силами. Люксэ только отмахнулся.

Мы вышли в город. Всадники с пиками пустили лошадей рысью, остальные бежали рядом с кониками. Мы спешили. За три квартала до площади, где стояли митрианские обители, граф приказал мне провести арбалетчиков по соседней улице, чтобы ударить бунтовщикам во фланг и отсечь возможные пути к бегству — зачинщиков следовало задержать и немедленно повесить, в назидание прочим. Еще Люксэ настрого запретил палить из арбалетов по толпе без надобности — лишние жертвы не нужны. Бить только тупыми концами пик или эфесами меча.

На дальних улицах народ, как и полагается, в страхе разбегался — видели, что гарнизон цитадели шутить не настроен, раз уж вооружился до зубов и облачен в кольчуги и шлемы. Ставни захлопывались, обыватели исчезали в дверях и арках домов с похвальной быстротой, улочки пустели на глазах. Но на площади и рядом с ней все было решительно по-другому.

Откуда в городе взялись хорошо вооруженные конники, мы не поняли. На коттах — никаких гербов или эмблем, но видно, что это местные. Мой отряд внезапно рассекли надвое полтора десятка всадников, выскочивших из боковых проездов. Ударяли остриями копий, как в настоящем бою, троих арбалетчиков положили сразу. Я заорал, отдавая приказ стрелять, но было поздно — нас начали теснить, не давая зарядить оружие. Пришлось отбиваться клинками, что не очень-то сподручно против всадника. Если не сказать — бессмысленно.