Анатолий Гончар - Судьба. На острие меча

Вышегорск встретил нас громадой своих серых угрюмо-неприветливых стен. Врата ещё только открывались после ночи, когда наш маленький караван вышел из тени глубокой, поросшей кустами боярышника балки. Двигались мы столь далеко от привычной дороги, что это не могло не вызвать пристального любопытства обывателей. А кое-кто поопытнее, сложив два и два, сделал правильные выводы, и на крепостных стенах появилась стража. Из-за всеобщего внимания, обращенного к нашим особам, я уже жалела о столь поспешно выбранных попутчиках. "Нужно было ехать с другим караваном, идущим в обход", — мелькнула мысль, но ей тут же противоречила другая: "И где этот караван? Сколько его надо было ждать? Неделю? Месяц? Королева ясно дала понять, что мне надо поторопиться…"

Занятая этими мыслями я и не заметила, как мы преодолели большую часть разделяющего нас и Вышегорск расстояния. Кажется нас узнали. Со стен послышались крики, народ шумно приветствовал преодолевших тяжелый путь героев. Вести разносились быстро, толпа всё прибывала. Покуда мы добрались до ворот, нас приветствовали уже тысячи горожан. Они кричали, свистели и бросали вниз всякие отжившие своё безделушки, в общем, веселились, как могли.

— Мы приветствуем жителей свободного Вышегорска, — вышедший вперёд Мейхель поклонился до пояса, — слава живым и память павшим, — выкрикнул он обычное камерлинское приветствие.

Толпа взвыла ещё громче.

— Слава, слава, слава, — прокричали тысячи глоток. Я была готова заткнуть уши, лишь бы не слышать этого ужасающего рёва, но, помня о важности порученного мне дела, только глазела по сторонам и глупо улыбалась. Народ продолжал неистовствовать. Но вот затрубили трубы, а следом за ними наступила невообразимая тишина. Нам навстречу вышел богато одетый седобородый мужчина.

— Мир вам, путники, — он слегка склонил голову в приветствии.

— И тебе, господин стольничий, того же, — Мейхель отвесил низкий поклон встречавшему. Поклонились и остальные мои спутники, успевшие слезть с коней. Я же тем временем, спрятавшись за гриву Верного, медленно сползала на землю. Чёрт, не хватало мне ещё для полного счастья попасть в немилость первому же встреченному вельможе.

— Я вижу, ваш путь был труден и долог, — серобородый не произнес ничего такого, чего не требовали бы правила вежливой беседы, и мне это почему-то не понравилось.

— Да, господин, нам выпал тяжелый жребий, не все из нас, начав путь, дошли его до конца, — Мейхель повинно склонил голову.

— Сердце чьей матери разорвет сегодня безутешное горе? По кому жёны справят пышную тризну? О ком невесты прольют скупую, пустопорожнюю слезинку? — певуче вопросил градоправитель.

— Трижды разорвется сердце материнское. Три брата, три сокола ясных улетели в небо безоблачное за птицей синей в дали неведомые. Мардлоф, Ильлия и Нелоф Браузеры ушли героями… Как сказать матери, не разумею.

Мейхель замолчал (странно, что Векселя он не упомянул), а вельможа, подняв голову, громко выкрикнул:

— Слава живым и память павшим!

— Слава, слава, слава, — понеслось над городом многоголосое эхо.

А пока оно гудело, перекладываясь на многие лады, серобородый, понизив голос, успел шепнуть опустившему взгляд Мейхелю:

— О матери не беспокойся, всё её слезы уже пролиты, пребудет она в неведении, до венца дней своих пребудет…

Крики толпы потихоньку стихли.

— А кто эта девица красная, столь тяжкое бремя пути на себя взвалившая? — вельможа пристально посмотрел в мою сторону.

Я хотела ответить сама, но Терм движением руки ясно дал понять, что беседа простолюдинки с вельможей в их городе не приветствуется.

— Авель, дитя кузнецкое, мир повидать да жениха сыскать едет, — на стенах одобрительно загудели. — Бой-девка, кто замуж возьмёт — не пожалеет, на мечах не хуже иного мужика рубится, а из лука стре… — тут Мейхель понял, что сболтнул лишнего и прикусил язык.

— Хорошо. Коли так, глядишь и сам за нею посватаюсь, — серобородый широко улыбнулся, — но не об том речь нынче, — градоправитель воздел руки к небу и уже обращаясь ко всему народу выкрикнул, — Случилось дело неслыханное: целый караван дорогой близкой к городу вышел. И хоть потери имеет немалые, но сохранил грузы ценные и разум людской в целостности, — народ снова загудел, и он поднял руку, призывая к молчанию. — Господин наш и повелитель, о том услышав, повелел мне поперед всех к воротам выйти, да в палаты каменные всех путников пригласить, дабы они поведали ему о своих странствиях и приключениях чудных.

— Всех? — Мейхель покосился в мою сторону, — и девушку?!

— Господин мой приказал всех — значит, всех без всякого исключения, — вельможа важно надул щеки.

Неужели всё будет так легко и просто? Неужели не нужен никакой хитроумный план? Не нужны долгие дни, проведенные в размышлениях о тайных подходах, бессонные ночи наблюдения, одним словом, не нужно ничего из того, к чему я мысленно готовилась всё последнее время?

Один бросок, полёт ножа и враг умрёт?! Что-то не вериться мне в это, не вериться и все тут… и вообще долго мы тут будем стоять? Мой мысленный вопрос остался без ответа, но вельможа сделал царственный жест, и толпа отхлынула в стороны, загремели цепные запоры, распахивая ворота всё шире и шире, наконец, створки окончательно распахнулись, и наши кони ступили на мраморные плиты города.

Перво-наперво меня отмыли. Десяток служанок натаскали ведрами горячую воду в огромную лохань. Две девушки сбивали душистую пену, ещё одна беспрестанно распыляла в воздухе благовония. Всё было просто прекрасно, но… не слишком ли много чести для дочери простого кузнеца?

Затем меня долго собирали на прием. В конце концов, запихнув мое похудевшее тело в узкое бирюзовое платье, сделав макияж и смастерив на голове прическу (при этом вырвав едва ли не половину моих волос) служанки откланялись, а я, дождавшись когда стихнет шорох их шагов, осмелилась встать с табурета. Жесткий, непривычный корсет (в своей стране я на всех приемах могла позволить себе удобный костюм воительницы) давил на живот и грудь, длинные юбки платья мешались и путались под ногами, которые и так шатались, не в силах устоять на высоченной шпильке одетых на ноги туфель. А взглянув в зеркало, я и вовсе ужаснулась: губы, отливая перламутровым блеском, розовели на и без того сияющем от пудры лице, а длиннющие накладные ресницы делали меня похожей на куклу, при этом ещё и сильно закрывая обзор. Но больше всего беспокоило то, что мне совершенно некуда было спрятать оружие. Ну, не нашивать же в самом деле в складках платья карманы и петли?!