Терри Донован - Повесть Вендийских Гор

— Я видел чужаков, входящих в ворота пустыни, — сообщил Матакура, низко поклонившись.

Госоро прекратил жевать и выплюнул недожеванный стебель. Ученик в растерянности не ударил старика, а всего лишь протянул другой стебель, но колдун с гневом отклонил его руку.

— Чужие! — воскликнул он, вскакивая. — Ты разве не понял! — Он зашлепал голыми морщинистыми ногами по лужицам. — Ты разве не понял? — Красноватая жидкость брызнула в стороны.

— Понял, понял, учитель! — вскакивая с просветленным лицом, завопил ученик и бросился прочь с завидной резвостью молодого оленя. Его длинные волосы трепетали на ветру. — Чужие! Чужие! — закричал он и вскоре повсюду раздались взволнованные голоса. «Они пришли, они, наконец, пришли!» — с радостью сообщали друг другу люди.

Зажгли факела. Свет и тени заметались по затерянному в джунглях селению. Проснулись и заголосили на разные лады домашние животные. Послышался топот десятков босых ног. Женщины, старики, дети, мужчины-воины и молодые охотники — все высыпали под открытое небо. Никто не остался дома, кроме нескольких увечных и больных, которые не могли ходить.

38

Морда лунной коровы была черна, только рога светились среди серебряных звезд. Шум и крики в лесной деревне приняли спокойную размеренность и походили уже не на вопли внезапно разбуженной обезьяньей стаи, а на гул в почтенном собрании в ожидании царя.

Молодые охотники открыли главные ворота и встали с оружием по обе стороны от прохода. Лица охотников словно были изваяны из камня, холодная решимость светилась в глазах. Они застыли с оружием как истуканы. Девушки смотрели на них с нескрываемым восхищением, иногда негромко взвизгивая от избытка чувств и поднимаясь на цыпочки, словно бы пытаясь разглядеть дорогу, но на самом деле, чтобы показать свою юную грацию. Среди них, смуглых и черноволосых, выделялась одна, с золотистыми волосами и белой кожей. Она не взвизгивала и не тянулась на цыпочках, но ее глубокие синие глаза под чуть опущенными ресницами были для кое-кого дороже ужимок всех ее сверстниц, вместе взятых. Лишь один раз она позволила себе прямо взглянуть на избранника и тут же снова потупила взгляд.

Улыбка, тронувшая губы одного из охотников, тоже задержалась всего на мгновение. Но та, кому она была предназначена, оценила ее по достоинству.

Из толпы вышел вождь в сопровождении трех старейшин. На плечи вождя была накинута шкура голубой антилопы, а шею украшало тяжелое ожерелье из волчьих зубов. Вождь держал в руке копье с насаженной на него головой обезьяны. Рот обезьяны был открыт, мертвые глаза тоскливо смотрели в ночное небо.

Снаружи послышался быстрый топот босых ног. Дозорный Белых Ворот вскочил в деревню по приставной лесенке. Пот лил с него градом, глаза были наполнены ужасом. Он почти ничего не видел перед собой.

— Чужие… — сдавленно произнес он.

Никто не ответил ему. Дозорный вытер с лица пот и только тогда разглядел глядящую мимо него толпу людей. Он был неглупым малым и сразу понял, что сильно опоздал с новостью. Он смутился, что-то пробормотал и, низко склонив голову, поспешил затеряться в толпе.

Люди говорили все тише и тише, и совсем умолкли, едва послышался стук двенадцати подкованных копыт. Земля задрожала. «Они, они!» — пронесся взволнованный шепот.

Трое всадников появились в неверном кровавом свете ущербной луны. Словно трое демонов из древнего мифа. Впереди ехал огромный человек с черной гривой волос, за ним маленький старик в плаще и последним негр, волосы которого были седы, но тело молодо и сильно.

— Приветствую вас, чужеземцы! — закричал вождь и потряс копьем.

Гости поняли его неправильно. Выговор у вождя был отвратительным, к тому же он переволновался и проглотил большую часть гласных. Черноволосый гигант мгновенно извлек меч из ножен и помчался к вождю с недобрыми намерениями, раскручивая меч и дико вопя. Один из молодых охотников, отважный Нокото, бросился наперерез. Яростный конь чужака встал на дыбы, испугавшись направленного ему в грудь копья. Чужак нагнулся и двумя ударами справился с неожиданно возникшим препятствием. Первым ударом он срубил верх копья, вторым — половину головы Нокото. В толпе раздался истошный женский визг. Золотоволосая белая девушка повалилась на землю без чувств.

Другие охотники кинулись к всаднику, но вождь остановил их. Черноволосый гигант, в свою очередь, остановил своих спутников, намеревавшихся оказать ему помощь.

Вождь с криком бросил копье на землю. Голова обезьяны соскользнула с острия и покатилась коню чужака под ноги.

Конь заржал, но всадник быстро успокоил его, слегка ударив кулаком между ушей. Окровавленный меч вернулся в ножны.

Старик из свиты чужестранца выехал вперед и слегка поклонился вождю.

— Мы тоже приветствуем вас, — сказал он. — Мы приносим вам извинения за причиненные неудобства. Это моя вина, что я не расслышал в вашем первом крике добрых и честных намерений. Следовало бы наказать меня. — Старик покорно склонил голову.

— Нет, нет, во всем виноват я, старый и глупый Гхоро! — вскричал вождь, бросаясь перед конем Серзака на колени и целуя землю. — Я ни в коем случае не должен был навязывать вам свое гостеприимство. Разве вправе я был приветствовать вас таким образом? Я совершил непростительную ошибку. Мне следовало молча и неподвижно дождаться, пока вы окажете мне хоть какой-нибудь знак внимания, дав понять, что вы видите меня и признаете меня равным в общении. Как смел я решить, что вы не примете меня за неразумную обезьяну? — Вождь с необычайной страстью продолжал укорять себя.

Серзак спешился и как мог его успокоил. Старик говорил о тяготах пути, об опасностях, поджидающих честного путника на дороге. Жаловался на голод и холод, скорбел о потерянных силах и времени. «Нет оправдания тому, кто вышел в поход, не позаботясь о стоянках», — говорил он.

Кони нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Золотоволосая девушка очнулась и с ненавистью глядела на чужаков. Ее голубые глаза широко раскрылись, а мягкие до этого губы сделались жесткими, сложившись в тонкую бледную линию. Другие женщины с трудом сдерживались, чтобы не начать шептаться между собой, обсуждая достоинства и недостатки чужаков. Детям все это стало нестерпимо скучно и они хотели идти спать. Конан тоже заскучал.

— Серзак, не мог бы ты выражать свои мысли покороче? — осведомился он, склонившись к не в меру разговорившемуся старику.

— Что хочет ваш уважаемый друг? — спросил вождь.

— Он искренне скорбит об убитом, уважаемый Гхоро, — ответил Серзак. — И жаждет хоть как-нибудь загладить свою вину. Может ли он надеяться на это?