Марк Лоуренс - Король терний

— Джейн, — сказал он просто.

Я усмехнулся. Этот ребенок мог путешествовать, не покидая темных катакомб левкротов. Однажды я прошел по некоторым из ее тропинок — тропинки ума могут привести куда угодно.

— Кто она тебе? — спросил я.

— Старшая сестра. Только мы двое выжили из рода моей матери. Больше никого. — Горгот посмотрел на Гога. — Слишком сильная.

— Она тоже была Присягнувшей огню? — Я вспомнил призрачный огонь, танцевавший вокруг нее.

— Присягнувшей огню, свету, уму. — Глаза Горгота, смотревшие на меня, превратились в щелочки.

Джейн умерла из-за меня, умерла потому, что я не заботился о ней. Гора Хонас рухнула на Джейн и на некромантку. Выжил худший. Я должен отплатить Челле за нубанца и других братьев, но как бы ни хотелось мне отомстить, еще не скоро я буду рыть пепелище Геллета, чтобы найти ее.

— Проклятие! — Меня вдруг осенило, я должен был спросить у Тэпрута о Мертвом Короле. Экзальтированная атмосфера цирка спутала мои мысли. Более дюжины мертвых голов шептали: «Мертвый Король»; следует отдать должное силе опилок и грима — они заставили меня об этом забыть.

Горгот повернул голову в мою сторону, но промолчал.

— Кто такой Мертвый Король? — спросил я его. Горгот достаточно тесно общался с некромантами, а кто, если не некроманты, должен знать о том, кто говорит губами отсеченных голов.

— Кто он, сказать не могу, — отчеканил Горгот в ритме бега. — Я могу сказать, что он из себя представляет.

— Ну и что?

— Новая сила, поднимающаяся в сухих местах, за гробовой чертой, в землях мертвых. Он говорит с теми, кто отдает туда свою силу.

— Он говорил с Челлой? — спросил я.

— Со всеми некромантами. — Я кивнул. — Они не хотели слушать, но он заставил.

— Каким образом? — Челла не из тех, кого можно принудить что-либо делать против ее воли.

— Страх — великая сила.

Я замолчал, обдумывая услышанное. Горгот молча бежал рядом, словно был с Брейтом в одной упряжке. Пауза затянулась — я подумал, он вообще больше не откроет рот. Но он заговорил.

— Мертвый Король говорит со всеми, кто пересек черту смерти.

— И что мне делать, когда он начинает говорить со мной?

— Бежать.

Когда-то сестра Горгота дала мне такой же совет. На этот раз я решил им воспользоваться.

Путешествие проходило благополучно. Каждый вечер мы с Макином вели тренировочные бои. Я учился с каждым выпадом и отступлением, иногда учил Макина какому-нибудь новому трюку. Новому трюку я научил его и в день нашего знакомства: показал, как надо учить аристократов в Высоком Замке. Хотя с тех пор процесс постепенно пошел обратным ходом. Где-то на пути Макин из моего спасителя, которого отец отправил, чтобы вернуть меня в замок, стал моим последователем и моим наставником. Он учил меня без книг и карг, как это делал наставник Лундист, — собственным примером, а такие уроки усваиваются навсегда.

Спустя четыре дня как мы покинули Римаген на безлесной равнине, как последний злобный выдох побежденной зимы, на нас налетел шквал пронизывающе холодного ветра с дождем. Дождь хлестал нас безжалостно и по размытой, превратившейся в водный поток дороге погнал искать убежище в городишке под названием Эндлес. Безусловно, какой-нибудь мелкий лорд называет этот городишко своим, и если он кого-то и назначил следить в нем за порядком, власти эту ночь предпочли провести в более уютном месте. И потому наши лошади беспрепятственно громыхали копытами по мощеной камнями главной улице, пока не нашли конюшню, освещенную единственным фонарем, висевшим под прикрытием карниза, с которого обильными потоками стекала вода. Хозяин разрешил Гогу и Горготу остаться с лошадьми. Предусмотрительно. Окажись такая парочка среди добропорядочных жителей Эндлеса, началось бы жестокое побоище.

— С рассветом мы уедем, — сказал я хозяину конюшни, худому парню, у которого левая половина лица была изъедена оспой, а правая — чистая, словно оспа не смогла через нос перебраться на другую сторону. — Если созовешь зевак полюбоваться на моих монстров, я прикажу тому, что покрупнее, переломать тебе ноги. Ты меня понял?

Он понял.

Мы укрыли наши промокшие тела под крышей какой-то безымянной таверны, расселись у остывшего камина, ожидая, когда служанка принесет эль. В таверну набилось много мокрого, потного народу, в основном дровосеки, некоторые были вусмерть пьяны, другие только подходили к этой кондиции. Мы привлекли внимание, немало было враждебных взглядов — их мы погасили ответной враждебностью.

У Сима при себе были гусли, потертые, но звук издавали отменный (некогда он прихватил их с собой в каком-то очень богатом доме). Он держал их завернутыми в тряпицу в седельной сумке и обращался с ними с такой осторожностью, которую проявлял только к оружию. Нам принесли выпивку, Сим тем временем начал извлекать из своего инструмента звуки. Быстрые пальцы были у этого Сима, быстрые и искусные, и звуки лились рекой. Когда я отправился спать в стоявшую через дорогу гостиницу, непогода стихла. Сим с Макином в хоре с дровосеками орали «Десять королей», высокий и чистый голос Сима, которому воодушевленно вторил низкий баритон Макина, летел мне вслед. «Легкомысленная возлюбленная» рвалась ко мне в окно гостиницы, когда я крутился под одеялами, атакованный клопами. По крайней мере, здесь было сухо. Я уснул под затихающие звуки бессмысленной нескладушки «Мериканского пирога».

Проснулся я глубокой ночью, и мне все еще слышалась эта глупая песенка, хотя было тихо, если не принимать во внимание храп братьев.

Лунный свет лился через комнату и падал на две фигуры в дверном проеме, один поддерживал другого. Макин остановился, чтобы закрыть за собой дверь. Сим, шатаясь, прошел вперед, было что-то странное в его походке.

— Случилось что-то? — Я резко сел, голова кружилась от выпитого эля.

Я не мог объяснить, почему двое пьяных братьев, ввалившихся ночью, должны предвещать неприятность, но я точно знал: у нас случилась неприятность.

Макин повернулся и снял колпак с фонаря, который принес с собой.

— Нашел его на улице, — сообщил он. — Час назад оставил его в таверне, там было еще человек пять местных жителей.

Сим поднял голову. Его здорово избили, губы распухли и сочились кровью, передний зуб торчал осколком, один глаз заплыл. По тому, как он двигался, я понял, что он неделю будет мочиться кровью.

— Они отняли у меня гусли, брат. — Сим вытянул руки, показывая пустые ладони. Сто лет Сим не называл меня братом. Интересно, что еще у него отняли.

Я пнул Райка.

— Вставай! — Кент и Грумлоу уже проснулись. — Вставай, — повторил я.