Макс Далин - Убить некроманта

Магдала, Магдала… Точёное лицо, чистое и бледное. И две тёмные косы — вниз, по золотому шитью, по блондам, едва ли не до пола. Глаза синие, холодные, прозрачные. Было в ней в тот момент нечто от вампира — неподвижность эта. Не тупая оцепенелость, как каменеют от ужаса, нет — ледяное спокойствие, как у неумерших. Рассудочное. Оценивающее.

И я даже подумал, что владыка у них тут с косами, а этот, Сокол, только мешать будет. Она мне очень понравилась, королева. Я ожидал, что она заговорит, но она молчала, а Ричард понёс…

— Мой августейший брат! — И я поднял бровь, а он перекосился, но продолжал: — Я рад, что вы приняли приглашение, потому что происходящее необходимо обсудить на самом высоком уровне, потому что ведь вы же понимаете, что так дальше не может продолжаться, потому что…

— Дайте мне кресло, я устал, — говорю. — А то велю мертвецам освободить ваше.

Он заткнулся и махнул холуям. Они приволокли кресло, и я сел. Не знаю, как описать ту занятную смесь смеха и злости, которую чувствовал, когда садился. Презирал Ричарда — как никого раньше. До брезгливости. Он что, хотел меня принять как своего вассала? Вот так вот, глядя сверху вниз, как я перед ним стою? На глазах своего двора? Ну хорошо же.

Он наконец что-то там решил и снова открыл рот, но я его перебил.

— Ричард, — говорю, — у меня нет настроения слушать чушь. Я здесь по делу. Заткнитесь и попытайтесь понять.

Он дёрнулся и схватился за эфес. А я не носил меча вообще. Зачем — если я не фехтую? Для красоты? А он вякнул:

— Как вы говорите со мной…

— Как-как? — говорю. — Как полагается разговаривать с побеждёнными. Или мне надо было наплевать на вашего герольда и вести мертвецов в столицу?

У него затряслась нижняя губа. А я добавил:

— Между прочим, Ричард, напрасно хватаетесь за эту железяку. От Дара она не спасёт. В случае чего — умрёте раньше, чем успеете её из ножен вытащить.

— Вас нельзя назвать рыцарем, Дольф, — сообщил он обиженно.

— А я и не претендую, — говорю. — Ладно, хватит. Перейдём к делу. Сообщаю вам, Ричард, зачем я здесь нахожусь — вас же должно интересовать, верно?

Попытался состроить скептическую мину — в целях сохранения остатков лица, не иначе, — хотя лица на нём осталось не больше, чем на том мёртвом драгуне.

— Ну-ну, сообщите.

— Так вот, — говорю, — чужого мне не надо. Я хочу вернуть своё. Винная Долина без звука отходит короне Междугорья, равно как и Птичьи Заводи с прилегающими землями, которые в своё время завоевал ваш прадед. А за ущерб, который ваши предки причинили моим, я собираюсь получить серебряный рудник. Тот, новый, в Голубых Горах, с сопредельными угодьями. Всё.

У него в тот момент лицо просветлело, будто он ждал худшего. Я подумал, что он всё правильно оценил и не будет цепляться за моё зубами, когда его собственная корона в опасности. Но он просто обманулся краткостью речи — не понял. А когда подумал и понял-таки — спал с лица:

— Как — рудник?!

— Ричард, — говорю, — давайте не будем тратить время. Я сказал всё, что хотел. Вы соглашаетесь — и между нами мир. Так и быть…

И тут его снова понесло. Он просто затараторил:

— Да это же неслыханно, вы понимаете, на что претендуете, нельзя вот так заявлять права на такие огромные территории, где живут подданные нашей короны, тем более что от ваших методов ведения войны серой несёт и вы, по-моему, не можете говорить с рыцарем, не задевая его чести, тем более что ваша собственная честь…

Я его перебил. Мне надоело. Это так глупо выглядело: смазливый король в золоте и при оружии, который несёт и брызжет слюной, королева, которая слушает с каменным лицом, двор, который уже стёк по стенам…

И я сказал:

— Довольно уже. Я даю вам три дня на раздумья. А если вы будете дурить, я начну развлекаться всерьёз. У вас в столице этой весной всё из земли полезет — слово некроманта. Я вашу фамильную усыпальницу разбужу — чтобы вы лично могли посмотреть своим предкам в их бесстыжие глазницы. Потом я подниму вампиров и дам им хорошенько порезвиться. А если всё это вас не убедит — сам буду убивать. Вы себе не представляете как. Вся прежняя бойня вам покажется детскими играми на свежем воздухе. Вы поняли?

Он смотрел на меня и хватал ртом воздух. И у него на лице ясно читалось: «Вы отвратительное чудовище, Дольф. У вас нет сердца. У вас нет чести. Вы — пятно на собственном гербе» — ну и что там они все ещё говорят.

А я сказал:

— И напоследок — чтобы вы сообразили, мой Золотой Сокол, что я не шучу, — и ткнул Даром, как мечом, в живот какого-то жирного сановника, который ошивался за креслом Ричарда и порывался ему что-то шептать.

Минуты три он катался по паркету перед Ричардом, корчился, выл, скулил — потом угомонился. И я его поднял и приказал встать в строй. Не то чтобы из такого вышел хороший солдат, но зрелище получилось эффектное.

Глаза Ричарда выглядели такими же стеклянными, как и у жирного. И такими же пустыми. А весь его двор вполне соответствовал государю — кроме королевы.

Я в тот момент очень жалел, что не могу поговорить с ней. Меня восхитил этот ледяной холод спокойного разума. Но она молчала.

А я сказал:

— Желаю здравствовать, Ричард. Вернусь через три дня — будьте на месте с готовыми бумагами. Иначе — сами понимаете.

Встал, отшвырнул кресло ногой и вышел. А гвардейцы печатали шаг так, что дребезжала мебель — и раззолочённый пузан вместе со всеми.

Он здорово выделялся на общем фоне.

Потом я спал.

Я добрался до шатра, рухнул на ворох соломы, прикрытый попоной, и тут же провалился в мир теней. Кажется, я спал очень долго. Из темноты начали всплывать какие-то смутные образы: мне приснился Нарцисс, хорошо приснился, не как обычно. Будто стоял на коленях рядом с моим ложем и улыбался, собираясь с мыслями, — что-то сказать хотел. Но что, что?!

Я очнулся от лязга доспехов. Голова оказалась такой тяжёлой — еле сил хватило её поднять. А лязгал скелет-гвардеец. Он меня разбудил, ибо около ставки находились посторонние. Не враги, а посторонние — в инструкции для мертвецов это формулировалось как «не нападающие». И судя по поведению гвардейца — желающие меня видеть.

Я встал и плеснул в лицо воды из кувшина. Мне ничего не хотелось, мне не хотелось двигаться, я мечтал, что меня на эти три дня оставят в покое, — скромные мечты… Там мог оказаться кто угодно. И — для чего угодно. Я пошёл.

Я не сообразил, проспал я несколько часов или целые сутки, — потому что засыпал днём и проснулся днём. Разве что, судя по тому, как слипались мои глаза, это был тот же самый день. И в пасмурном сером свете этого дня я увидел ангела.