Терентий Гравин - Игрок поневоле

— А мы — не на работе! Ха-ха! Нам можно!

К концу первого часа я заметил сильно смягчившуюся восторженность Чайревика к нашей красавице. Он словно продолжал обожествлять баронету, но делал это уже не так рьяно, не так отчаянно-решительно. А ведь в этом было что-то неправильное. По моим многолетним наблюдениям, большинство мужчин по мере опьянения всё больше себя чувствовали героями и настоящими покорителями женских сердец и как раз после горячего готовы были показать себя неистовыми, боевыми жеребцами. Не скажу, что и я относился к той категории мужчин, потому что на любое застолье старался приходить с женщиной-подругой, чтобы потом не метаться в поисках заслуженной услады. Но сейчас и сам ощутил неожиданную лёгкость и независимость от явно напускаемых на нас со стороны ведьмы чар. Или она сама, выпивши, расслабилась, или на нас алкоголь действовал совершенно не в той, традиционной форме, но привычный эффект не создавался.

Как бы там ни было, атмосфера за столом стала наиболее простецкой, доверительной и дружественной. Мы даже не заметили, как перешли на весёлый, без всякой глубины и ширины треп, который ни к чему не обязывает и никого не напрягает. Пошли в ход шутки, самые лучшие и ходовые анекдоты, да и коротенькие жизненные истории, рассказанные о себе, шли на ура. До пошлостей и скабрезностей не доходило, всё-таки почти несовершеннолетний за столом, хотя единственная среди нас дама порой проходилась по самой границе между приличиями и распутством.

Но так даже интереснее получалось. Словно интимные намёки давали свободу фантазии и никакими моральными рамками её не ограничивали.

К середине второго часа настроение было преотличное настолько, что даже просьба, прозвучавшая от рыцаря, показалась естественной:

— Слышь, Гром, а давай мы с тобой магией завтра с утра займёмся? До рассвета? На свежую голову? Я тебя разбужу, и мы тут, никому не мешая… а?

Меня удивило выбранное место:

— Почему не в комнате?

— Можно и там, — легко согласился наш главный маг команды. — Хотя в большом зале лучше, аура более подходящая для прокачки и проверки потоков… О! Анекдот про большое помещение вспомнил…

Так мы и веселились. Я как-то не обратил внимания на несколько новых доз крепкого рома, вплеснутых в стакан Пятницы. Вот малец и упился. И обвинение со стороны сияды прозвучало вполне справедливое в мой адрес:

— Твоё упущение, Максим-Адриано! — При этом она сама выглядела пьяненькой и весьма интересно тыкала в мою сторону указательным пальчиком. — Раз уж ты его племянником своим признал, то вся ответственность воспитания — на тебе. И вынос тела, хи-хи, тоже!

Малой и в самом деле уже лыка не вязал, упираясь руками в стол и не в силах толком на ноги подняться. Несмотря на такое зрелище, настроение у меня не испортилось, и, легко подхватив парня на руки, я поволок его в сторону лестницы.

— А мы взрослые, мы можем ещё выпить! — услышал я за спиной авторитетное заявление Димона Чайревика. — Нам полагается! Давай… — Он перешёл на громкий шёпот: — пока его нет!

Это он про меня так? Боится моего гнева или даму подпоить пытается?

— А-а-а-а… — послышались возражения от баронеты. — Давай!

Ну ничего, я быстро. Пришлось Саньку уложить и хоть частично раздеть, потому и задержался. Когда вернулся в трактир, рыцарь, опять возомнивший себя русским, пытался обучить сияду «чудесной старинной песенке», как он сам высказывался. Как ни странно, заявка соответствовала содержимому: рыцарь довольно лихо и громко затянул песню «Эй, мороз, мороз!».

И как я ни удивлялся такому совпадению, мне пришлось подпевать. Потом спели романс «Клён ты мой опавший», слова которого рыцарь тоже угадывал заранее. Потом пили и опять пели. Причём такие песни, которых я вообще никогда не слышал в своей жизни. Память мне чужую наложили, что ли? Или я — это уже не я?

А потом как-то неожиданно Димон попытался встать на ноги и отправиться к бару за очередной бутылкой, но… споткнулся и упал. Да так и остался на полу, тщась встать хотя бы на четвереньки. Ещё и бормотал при этом с обидой:

— Кто это меня ударил? В лицо?.. Ну вот я вам сейчас… Гром! Иди сюда, тут драчка намечается…

Значит, всё-таки что-то соображал, раз меня позвал. Да и сияда, оглянувшись на горизонтально расположенное тело, с жалостью вздохнула:

— Я его сама в комнату не затащу… Может, ты ему поможешь дойти?

Чего это она вообще его собиралась «затаскивать», я не особо задумывался. Только и кивнул согласно, и, подхватив на плечо тело, начавшее напевать «Подмосковные вечера», спровадил его в отведённую данному постояльцу комнату.

А вернувшись за стол, обозрел вполне ожидаемую картину. Нашу дамочку тоже пробрало алкоголем до приличного нестояния. Она потирала виски ладонями и бормотала:

— Совсем, совсем забыла заклинание отрезвления… Ой, как неудобно!..

Я аккуратно коснулся её плеча:

— Дани, ты как? Сама дойдёшь в комнату к себе?

— Мм?.. Конечно, дойду!.. Ты за кого меня принимаешь…

Встать и в самом деле смогла почти ровно. Но начав передвигать ногами — так же ровно и стала падать лицом вперёд. Хорошо, что я был начеку и вполне ловко подхватил рухнувшую красавицу. Затем развернул её, схватил, как и положено в таких случаях, и, не слушая жалобного бормотания, что, мол, я сама, понёс наверх.

Тогда как Даниэлла опомнилась, решила меня пожалеть и обхватила руками за шею:

— Ты так надорвёшься, всех нас таская… Поставь меня, я сама! — Хотя сильные объятия утверждали скорей совсем противоположную просьбу. — Тебе ведь тяжело, ты устанешь!.. — шептала она.

И я в самом деле сильно уставал. Каждый последующий шаг мне давался с огромным трудом. А уж как я преодолел лестницу — вообще нереальная история фантастического перенапряжения. Причём не столько физического упадка сил я дождался, как именно морального, скорее даже любовного. Меня всего охватила волна страсти, трепетного порыва, желания слиться с этим прекрасным, желанным, таким податливым, льнущим навстречу телом. Уже почти ничего не соображая, я пинком ноги открыл третью по счёту дверь, занёс сияду в её комнату и на остатках сил бережно уложил на кровать. После чего, так и не вставая с колен, впился в её губы долгим, разум поглощающим поцелуем. А руки, словно живущие собственной жизнью, начали раздевать женщину моей мечты, мой выстраданный во снах и фантазиях идеал.

Когда наши губы на короткое мгновение разъединились, я услышал страстный шёпот своей возлюбленной:

— Ты и в самом деле меня любишь?

— Да! Да!!!

— И сделаешь для меня что угодно?

— Всё, всё, что не пожелаешь, моя повелительница! — И новый, ещё более продолжительный поцелуй. Руки, словно обезумевшие, дёргали на платье какие-то завязки, крючки и пуговицы, не в силах с ними сладить.