Оксана Панкеева - Пересекая границы

— Не надо, — попросила Валента, продолжая перебирать его взъерошенные лохмы. — Пусть будет хоть немного света. Я не люблю разговаривать в потемках. И заниматься любовью тоже. И еще я не люблю мокрых мужчин, так что вылезай из-под одеяла и не выдумывай ерунды. Ты что, стесняешься, что ли?

— Боюсь тебе разонравиться, — из последних сил пошутил Шеллар и все-таки сбросил одеяло.

— С чего бы вдруг? — засмеялась она. — Стесняться надо тем мужчинам, которые заплыли салом и не видят собственный член из-за живота. А тебе-то чего?

Он промолчал, так как у него были немного другие представления об этой проблеме, а спорить не хотелось. Он просто лежал, расслабившись, и прислушивался, как она гладит его по голове, ласково и бережно расправляя его непослушные вихры, которые никогда не ложились, как у нормальных людей. Почему-то ему снова подумалось о том, что такой, наверное, должна быть ласка матери, которой у него никогда не было.

— Почему ты молчишь? — спросила Валента. — Расскажи что-нибудь.

— Что?

— Не знаю… Что-нибудь. Знаешь, если не находишь, о чем поговорить, надо говорить, что в голову придет. Вот, например, о чем ты думаешь сейчас?

— О матери, — честно ответил он.

— Вот о ней и расскажи. Какая она была?

— Не знаю. Я никогда ее не видел. Она умерла при родах.

— А тебе о ней рассказывали?

— Очень мало. Отец ее почти не вспоминал, он женился не по любви, а потому, что так положено. Ему было совершенно все равно, на ком жениться. Мать вышла за него, чтобы не остаться старой девой. Лондрийских принцесс неохотно берут замуж, они некрасивые и худые, с узкими бедрами, очень тяжело переносят роды. А в королевских семьях главное — наследники, поэтому женщины у нас ценятся здоровые и плодовитые. Отец был человек равнодушный и безразличный, поэтому ему было все равно — что лондрийская принцесса, что поморская крестьянка. Сказал дедушка «женись» — выбрал из кучи присланных портретов, не глядя, наугад, первый попавшийся, и женился. Умерла жена — ну и ладно, появился ребенок — ну и хорошо, пусть няньки занимаются… Он забыл ее намного раньше, чем я вырос и начал спрашивать… Мэтр Истран как-то сказал, что с ее здоровьем ей вообще не следовало рожать, тем более, что наследников у дяди было достаточно. А она очень хотела детей… Я часто о ней думаю. О том, что если бы я не родился, она бы была жива. И я всегда не любил праздновать свой день рождения, потому что в этот день она умерла.

— А отец? Он тоже умер?

— Да.

— Давно?

— Давно. Мне было десять лет.

— А что с ним случилось?

— Он сошел с ума и покончил с собой.

— Правда? Элмар мне этого не говорил.

— А Элмар и не знает. Он тогда не жил с нами, а эту историю в семье не принято было вспоминать. Когда в королевском доме такое случается, это всячески стараются скрыть. Какому королю захочется признаться, что его брат сошел с ума? Ведь будут думать, что в семье нездоровая наследственность, или что на ней лежит проклятие, или еще что-нибудь. Вот об этом и молчали. Официально объявили что брат короля скончался от пищевого отравления.

— А он отравился? А почему решили, что он сошел с ума?

— Потому, что он хотел убить и меня.

— Убить собственного ребенка? Действительно, только безумец мог такое сделать… А как тебе удалось спастись?

— До сих пор никто не знает. Он скормил мне дозу, достаточную для взрослого человека, по всем законам природы я бы должен был умереть… Такая вот у меня печальная родословная, — со вздохом заключил он. — А у тебя есть родители?

— Есть. Они очень славные люди, но лучше их любить на расстоянии. Они все еще считают меня маленькой девочкой и пытаются учить жить. Ну, знаешь, вроде того, что, уезжая на подвиги, нужно непременно брать с собой шерстяные штаны, чтобы не простудиться. Или что нужно остерегаться незнакомых мужчин, особенно в темное время суток… Однажды я не послушалась родителей и наткнулась на двух таких страшных мужчин в темном переулке в Лютеции. Так они потом так жалобно просили пощады…

— А ты что, с луком ходила по городу? — невольно улыбнулся Шеллар, представив себе, как она ходит по Лютеции со своим луком в человеческий рост.

— Ну что ты, конечно нет. Он же большой. Я ходила с мечом. Я ведь не только стрелять умею…

Она отодвинулась, свесилась с кровати и стала шарить по полу.

— Что ты ищешь? — спросил Шеллар, опасаясь, что разговор на этом угаснет.

— Сигареты. Будешь курить?

— А моя трубка далеко?

— Далеко. То ли в гостиной, то ли в столовой.

— Тогда давай сигарету.

Они закурили, и разговор все-таки оборвался, и Шеллар не знал, как его возобновить. Он лежал, откинувшись на подушки, и задумчиво созерцал потолок. Валента сидела рядом, грациозно изогнувшись. Куда смотрела она, было непонятно.

— А сейчас о чем ты думаешь? — вдруг спросила она.

Шеллар, застигнутый врасплох, поспешно ухватил за хвост последнюю мысль и снова честно ответил:

— Что делать с гробом.

— С каким гробом? — недоумение в голосе девушки было смешано с тревогой.

— С моим гробом, — спокойно пояснил Шеллар. — Сегодня… Или это уже вчера?.. утром я зашел в королевскую часовню… Меня просили помочь с опознанием, а то не знали, что в какой гроб положить… Зашел, и долго не мог избавиться от чувства, что что-то не так. Потом присмотрелся и понял, что один гроб лишний. До меня сначала не дошло, и я спросил распорядителя церемоний, для чего здесь шестой гроб. Он вдруг весь побледнел, потом покраснел и начал мямлить что-то невразумительное. Потом поспешно извинился, пообещал выяснить и доложить, а сам метнулся в комнату персонала и принялся там вопить о болванах и бездельниках которых он всех уволит. Тут до меня и дошло, что это же мой собственный гроб. Ведь сначала думали, что я погиб вместе со всеми. А потом забыли его убрать. Я о нем вспомнил и подумал, что же с ним теперь делать. — Он издал короткий невеселый смешок и раздавил окурок в ночном горшке, который они приспособили вместо пепельницы.

— Вели его сжечь и больше не вспоминай. — Решительно заявила лучница и поставила горшок на пол. — И не мучай себя.

— Да он мне не мешает, — пожал плечами Шеллар. — Не пугает и не мучает. Просто не знаю, что с ним делать.

— Сделай, что я посоветовала. У моего народа считается страшным кощунством делать гроб для живого человека. А уж тем более держать его в доме.

— У нас так не считается. Но я сделаю, как ты советуешь, просто чтобы тебе было приятно.

— Шеллар!

— Да?

— Сделай мне приятное другим способом.

И снова они долго и нежно любили друг друга, и снова все было так же прекрасно. И потом снова тихо лежали, обнявшись и не шевелясь.