Из сказок, еще не рассказанных на ночь... - Мира Кузнецова
— Ты…
— Не нужно, дорогой. Если бы ты не был столь ленив, то и ты мог бы рассыпать любовь горстями.
В кафе повисла полная тишина. Лишь электронное табло часов издавало странные звуки, подражая механическим часам. Пальцы Фрейра крутили стакан, в котором уже не было виски и только кусочки льда, то начинающие таять, то снова собирающиеся в кубики с ровными гранями. Он не выдержал зачарованного чужой любовью молчания и вздохнул:
— Если бы я мог снять проклятие Одина и одарить тебя любовью.
— Если бы… Если бы проклятие было в этом. Это слишком просто для мужчины, оскорбленного ревностью к самому себе и ослеплённого любовью к женщине. — Фрейя вздохнула, замерев взглядом на паре за окном. Втянула воздух ноздрями и продолжила. — Я могу любить. Более того, я люблю…
— Кая…
Женщина щелкнула пальцами, привлекая внимание бармена и провела тыльной стороной ладони по лицу, стирая усталость и обреченность. Молодея. Возвращая себе наивность и простоту. Закончила и улыбнулась брату.
— Я пойду. Прогуляюсь. Прости, с собой не зову.
На стол легла купюра. Брат укоризненно покачал головой, но Фрейя уже шла к выходу.
— Эйя, ты что решила? Турнир или…
— Я не решила.
— Так может быть тогда турнир, если ты не уверена?
Она остановилась и повернула голову в сторону брата, но взгляд снова зацепил пару на улице и остановился. Двое увлеченно целовались, на этот раз прикрыв себя от взглядов прохожих раскрытым зонтом и совершенно не беря в расчет посетителей кафе. Парень держал лицо девушки в своих ладонях и: то осыпал её губы легкими, невесомыми касаниями, то приникал к ним, как к источнику, измученный жаждой путник. Фрейя сбросила оцепенение. Отвернулась и зашагала к выходу, уже в дверях бросив через плечо.
— Я не решила.
Брат кивнул в ответ и проинспектировал выставленные бутылки позади бармена, совершенно не обращающего на посетителей внимания. Удовлетворенно кивнул, выбрал одну и стукнул пальцем по столешнице. И стакан наполнился виски. Мужчина поднял его и посмотрел на просвет.
— Да, милая. Я не могу тебя одарить тем, что составляет твою суть. Ты права.
Он выпил всё одним глотком. Добавил к купюре Фрейи сверху от себя «на свадьбу» и вышел из заведения, так и не замеченный смеющейся у барной стойки парой.
Уже отойдя от кафе с десяток метров мужчина резко развернулся и зашагал обратно, к целующимся под зонтом. Вежливо покашлял, а потом постучал по нему, как по двери:
— Простите ребята, как вас зовут?
— А вам зачем? — насторожился парень.
— Жена только что родила. Мальчик и девочка. Сказала, чтобы я на улице спросил имена у первых встречных.
Лицо Фрейра расплылось в растерянной улыбке нежданной радости, и парень с девушкой одновременно сказали:
— Кай.
— Герда.
— Ух, ты! Значит будет новая сказка… Спасибо.
2. Одиночество — привилегия богинь
Снежно-белый Cadillac Eldorado шестьдесят второй серии приближался с неспешно-молниеносной грацией к главному входу сияющего огнями отеля.
— Ой-йё-оо, — восторженно простонал мальчишка-парковщик, и швейцар тут же повернул голову, удивленный возгласом и подтвердил восторг уже своим.
— Не может быть… Леди в белом. Давно не была. Лет пятьдесят. Решила поговорить с судьбой.
Машина остановилась, и парень сделал шаг к двери, но рука в белой перчатке легла ему на плечо и прозвучал тихий уверенный голос:
— Я сам. Особая гостья.
Мужчина вышел вперед и, согнув левую руку в локте, завёл её за спину, склонился в полупоклоне и открыл водительскую дверь. Белый шёлк юбки взметнулся крылом, и такая же белая туфля коснулась ковра. Ладонь оперлась на протянутую руку и из машины вышла девушка.
— Рада видеть тебя, Ивер. Игра началась?
— Как можно, Фрейя? Ждут. Все. До последнего.
— Ай, какая я не хорошая. Заставила себя ждать, — рассмеялась Фрейя, качая головой, и вошла в холл.
Её руку тут же подхватил брат и уложил на сгиб своей. Наклонился к уху и, почти касаясь губами, шепнул:
— Я… испугался, что ты решила всё же сыграть в сказку.
— Что-то ты излишне пуглив последнее время. А сказки… одной хватило. Неужели Кай и Герда? — Фрейр молча кивнул, а Фрейя прищурилась, словно обдумывая что-то и качнула головой. — Нет. И ты сам видел — они любят друг друга. У меня нет ни одного шанса. И я не посмею уничтожить любовь, чтобы взрастить иллюзию.
— Даже для того, чтобы снять с себя проклятие? — раздалось насмешливое из-за спины.
Брат с сестрой остановились и, не разжимая рук, синхронно развернулись на голос.
— Прекрасно выглядишь, дорогая. — Один стоял, широко расставив ноги и сложив руки на груди.
Весь в черном он слегка раскачивался с пятки на носок: то приближаясь к Фрейе, то удаляясь от неё. Его облик менялся в такт покачиванию, проявляя поочередно: то образ одноглазого старика в запыленном плаще с рассыпанными по плечам, давно нечёсаными седыми прядями, опирающегося на сучковатую, потемневшую за столетья клюку и с вороном, сидящем на плече и насмешливо глядящим в лица близнецов; то — ощупывающего взглядом лицо женщины, зрелого мужчину, облаченного в дорогой костюм.
Фрейя невозмутимо наблюдала метаморфозы, не выражая никаких эмоций. Её ладонь всё также расслаблено лежала на локте брата, да и сам Фрейр безучастно взирал на аса.
— Ты разлюбила меня, — чуть удивленно поставил диагноз Один.
— Какого из тебя? Ода? Одина? Всеотца? Человека? Забытого бога? Кого, из тебя, я разлюбила?
Один отмахнулся от вопросов, возвращаясь к началу.
— Ты не ответила. Ты не станешь заканчивать сказку, даже если это — единственный способ снять моё проклятие?
Женщина широко улыбнулась и совершенно спокойно, проговорила каждую букву, делая паузы между словами, давая осознать их значение:
— Не стану. Я видела их. Они любят друг друга. И их любовь не дешевле моей. — Фрейя потерлась плечом о плечо брата и сказала. — Пойдём, выиграем мне ещё лет пятьдесят невмешательства в жизни смертных, — она улыбнулась и повернулась к вечному мужу спиной.
Темный изумруд сукна внушал спокойствие. Скользя кончиками пальцев по краю стола, женщина обошла его вокруг. Остановилась, выбрав место. И брат тут же отодвинул кресло. Она села и Фрейр встал за её спиной. Изящные пальцы сжали мел и вписали ставку напротив «Nord — Freyja» — «право невмешательства в жизнь смертных — 50 лет». Улыбнулась, идущей к столу миниатюрной красавице. И та заняла кресло по левую руку. Белая львица легла у её ног, а за спинкой кресла, повторяя движение Фрейра, встал Уту. Мужчины качнули в поклоне головами, а женщины обменялись взглядами, приветствуя друг друга. Фрейя протянула женщине мел, и та вписала под вспыхнувшем именем «East — in-na-an-na»
