На самом дальнем берегу - Урсула К. Ле Гуин

— «Зоркая», — нежно сказал маг и добавил еще несколько слов на Древнем Языке. И тогда лодка тихонько качнулась и начала поворачивать свой нос от берега, а потом заскользила по ослепительно сверкающему морю прочь из бухты.

Но так же медленно и тихо, менее чем через час, она перестала держать курс, и снова ее парус обвис. Аррен глянул назад, в лодку, и увидел, что спутник его лежит так же, как прежде, но голова его немного запрокинулась назад, а глаза плотно закрыты.

Все это время Аррен испытывал тяжелый, тошнотворный страх, который постоянно нарастал, удерживая от каких бы то ни было действий, как бы опутывая тело тонкими липкими нитями и затуманивая рассудок. Он забыл об отваге, не пытаясь побороть страх; в нем было лишь тупое возмущение против своего жребия.

Он не должен допускать, чтобы лодку несло куда попало возле скалистого берега острова, население которого нападает на пришельцев; он хорошо понимал это умом, хотя толку от этого было мало. И в самом деле, что он мог сделать? Идти отсюда на веслах назад, к Року? Он же заблудился, совершенно заблудился в безмерной пустоте Простора, и никакой надежды выбраться отсюда у него нет. Ему ни за что не провести лодку назад, не одолеть одному бесконечные просторы, не добраться туда, где он мог бы рассчитывать на дружескую помощь. Это возможно только под руководством мага, но Ястреб, раненный внезапно и бессмысленно, сейчас был совершенно беспомощным. Его лицо уже изменилось, стало каким-то желтоватым, незнакомым; может быть, в эти мгновения он как раз умирает. Аррен подумал, что надо бы подойти и положить раненого под тент, прикрыть от палящего зноя, дать воды: люди, потерявшие много крови, нуждаются в питье. Но они уже много дней экономили воду, и бочонок был почти пуст. Впрочем, какое это имеет значение? Сейчас экономить уже бесполезно, бессмысленно. Удача отвернулась от них.

Час проходил за часом, солнце немилосердно палило, сероватое жаркое марево окутало Аррена. Он сидел не двигаясь.

Вдруг прохладное дыхание коснулось его лба. Он поднял голову. Наступал вечер: солнце садилось, запад светился тусклым красным заревом. Под мягким бризом, дувшим с востока, «Зоркая» медленно двигалась, огибая крутые, лесистые берега Обехола.

Аррен направился туда, где лежал Ястреб, и посмотрел на своего спутника, потом напоил водой и под тентом соорудил ему что-то вроде постели. Он делал все это поспешно, не отрывая глаз от повязки, которую пора было поменять, потому что рана кровоточила. Ястреб, апатичный и вялый, молчал; даже когда он жадно пил, глаза его были закрыты, и как только он оторвался от кружки, тут же заснул снова: сон был ему еще необходимее, нежели вода. Он лежал безмолвно, и когда в ночной темноте пропал бриз, на смену ему не явился волшебный ветер, и снова лодка праздно закачалась на гладкой воде. Но теперь горы, маячившие справа, стояли черными громадами на фоне великолепного звездного неба. Все оставалось без изменения довольно долгое время. Аррен лежал, глядя на звезды и на горы. Их очертания казались ему хорошо знакомыми, как будто он уже видел их прежде, более того — словно он знал их всю жизнь.

Ложась спать, он повернулся лицом к югу, а там уже довольно высоко над пустынным морем в небе горела звезда Гобадрон. Под ней были еще две, и все вместе они образовывали треугольник, а под этими звездами поднялись еще три, выстроившиеся в прямую линию и образующие с первыми тремя еще больший треугольник; затем, по мере того как тянулась ночь, из черно-серебристой жидкости равнины поднялись вверх еще две звезды, такие же желтые, как и Гобадрон, только слабее; они были наклонены справа налево от прямого основания треугольника. Таким образом, над горизонтом показалось уже восемь звезд из девяти, которые, как считалось, образовывали не то фигуру человека, не то хардическую руну Агнен. По мнению Аррена, этот узор не имел никакого сходства с человеком, если только, как это бывает с фигурами созвездий, время не исказило его; но сходство с руной не вызывало сомнений — с загнутой рукой и поперечной чертой, тут было все, кроме основания, последней завершающей черты; наверно, ее составит та звезда, которая еще не вышла из-за горизонта.

Наблюдая за звездами, Аррен уснул.

Когда он проснулся на утренней заре, «Зоркую» уже отнесло довольно далеко от Обехола. Туман окутывал берега, скрывая весь остров, кроме остроконечных горных вершин; дальше к югу он понемногу редел, превращаясь в фиолетовую дымку над водой, которая приглушала блеск последних звезд.

Он посмотрел на своего спутника. Ястреб дышал неровно; как будто боль, мучившая его во сне, пыталась и не могла прорваться наружу. Лицо его в холодном утреннем свете, не дающем теней, выглядело осунувшимся и старым. Глядя на него, Аррен видел перед собой человека, лишившегося своей мощи, не сохранившего ни крупицы волшебной магии, ни телесных сил, ни молодости — ничего. Он не спас Собри, не смог даже отвести чуть в сторону от себя летящее в него копье. Маг завел их в опасное место, но не спас. Собри был мертв, и сам Ястреб умирал, а вскоре умрет и Аррен. И все по вине этого человека; и все напрасно.

Так Аррен глядел на него ясными глазами безнадежного отчаяния — и не видел ничего.

В его памяти не шевельнулось даже мимолетного воспоминания о фонтане под ясенем, о волшебном свете, вспыхнувшем в тумане на работорговом судне, или о погибающем саде вокруг дома Красильщиков. Не пробудились в нем ни былая гордость, ни упорство воли. Он наблюдал за тем, как разгорается заря над спокойным морем, там, где вздымались низкие длинные волны цвета бледного аметиста — и все это казалось ему похожим на сон, блеклым, лишенным крепости и энергии реальности. И в безднах сна, и в безднах моря не было ничего — лишь зияющий провал, пустота. Нет, даже бездны не было.

А лодка продолжала продвигаться вперед, медленно, рывками, подчиняясь переменчивому настроению ветра. Позади чернели на фоне встающего солнца съежившиеся горы Обехола; с той стороны налетал ветер, унося лодку прочь от острова, от всех земель, от мира, в открытое море.

8. Дети Открытого Моря