Старые раны (СИ) - Артемов Александр Александрович

Он зажмурился и невольно попытался прикоснуться к нему, как делал раньше с опаской. А сейчас на месте вечно недовольного и горячего Таланта зияла огромная холодная дыра с рваными краями. Опустошенному на мгновение показалось, что нечто внутри вот-вот откликнется на его мольбы и даже заболит резкой, но хорошей болью. Но нет, призрак пропал, стоило ему сунуться туда — дыра оставалась дырой.

«Нито и ничто», — подумал и прошептал Опустошенный, укладываясь обратно на землю, в пепел, который проникал повсюду, даже прокрался в нос, и он от души чихнул. Белизна опадала, погружая в себя, как в молочное облако, горькое на вкус. На пепелище так тепло, что не хотелось двигаться и спасать свою жизнь, так что Опустошенный постарался уснуть до того, как холод и снег заново возьмут свое.

Даже представить было больно, что сейчас придется подниматься и учиться ходить заново. Шаг за шагом, пока ноги немного не привыкнут к своей изначальной миссии. Ходить и стремиться идти. Куда-то через бесконечный лес. Навстречу безумному, дикому холоду, который все равно спеленает и подчинит его. Ради чего ему, уродцу с дырой внутри, вставать сейчас на ноги и идти сквозь этот мрачный холодный лес?

Опустошенный приподнялся и растер золу в пальцах. Это то, что осталось ему Таланта? Не мог же тот вправду просто пропасть или лопнуть, как мыльный пузырь? Собрать бы весь этот пепел в мешок и отнести в Альбию. Ну-ка гениальные алхимики со всех земель, сможете ли вы снова превратить эту кучу золы обратно в ту силу, которая должна была сделать его бессмертным?

Нет, глупости все это. Все надежды и мечты рассыпались прахом, оставив после себя горсточку в память о детских грезах. Да и горсточку положить некуда. Его одежда сгорела вместе со всеми вещами, которые еще оставались — сам он до макушки засыпан пеплом. Так он не замерзнет слишком быстро, а поглядит на следы выгорания. Но и этот пепел скоро унесет ветром.

Он провел рукой по плечу — показалась розовая, но вполне здоровая кожа. Странно, что огонь не навредил ему. Опустошенный провел по волосам — тоже на месте, хоть и были страсть какие грязные. Хотя стоило ли удивляться, раз то пламя, что пылало внутри все эти страшные дни, оставило ему жизнь…

Его начало потряхивать, он обхватил себя руками и постарался унять рыдания. Вода все еще переливалась напополам с золой, сколько же можно?! Дай мне, уже, наконец, умыться, сука?

Не хочет ли Опустошенный сказать, что еще не отчаялся? Он собирается спасать свою жизнь? Ползти по снегу? Ради чего и куда? Ради того, чтобы замерзнуть, побегав немного голыми пятками в сугробах? Стоит ему сейчас выйти из обгорелого круга, который еще теплится, его обнаженного и беспомощного ждет скорая смерть. Может, удастся облепиться пеплом, и этого хватит чуть продлить его мучения? Глупости-глупости — ничего другого ждать не приходилось.

Опустошенный даже не знал, не забрал ли его Талант еще парочку человеческих трюков с собой в бездну, а он всерьез рассуждает о том, чтобы подняться на ноги и продолжить жить. Ходить, плакать, переваривать пищу… твердо держать конец? Теперь девочки тоже отменяются?

Нет, не смейся. А лучше пойди и проверь. Девочек так много в… Альбии. Как раз к весне и доберешься, а они как раз выйдут на улицы встречать героя в своих воздушных платьях и белых чулочках. Помнишь?

Он помнил, как краснел при одном взгляде серых, зеленых и голубых глаз. Но ему было хорошо, когда они на него смотрели и улыбались.

Хорош герой и красавец. Нито, пустой и нелепый седой дурачок. Разбегутся все от него с криками, когда он страшный, обросший и грязный вылезет из леса. Наверное, не сможет и шага сделать через границу, как его истыкают стрелами еще на подходе. Интересно, что это за чудовище вышло из Дикой Тайги, начало кричать, размахивая лапами? Хоть кто-то слышал?

Плевать, главное напиться до отвала. И он пил эту безвкусную теплую воду, пока желудок не запротестовал, и ему не пришлось отдавать ее обратно. Глупый ты дурак… Сарет.

Да, он вспомнил свое имя, наконец. Сарет. Его звали Сарет, давно еще. Когда он был еще полноценным.

Сарет задрожал и принялся растирать плечи, хоть и понимал, плюя в жерло вулкана он бы добился большего. Холод уже подбирался к нему — начинался снегопад.

Он погибнет в любом случае. Так стоило ли дергаться и барахтаться?

Обняв себя, Сарет поднялся и доковылял до места, где когда-то был их лагерь. Осталось хоть что-нибудь от сестры? Если она хоть что-то оставила, конечно. Порывшись в золе, он обнаружил лишь пару расплавленных железяк, которые потеряли хоть какую-то форму.

Нет, больше ничего. Пусто. Только пепел и ветер, пробирающий до костей.

Очень скоро Тайга схватит его, чтобы уже никогда не отпустить. Солнце не успеет обойти и половины неба, как это случится. Что же прикажешь делать?

Идти. Во имя всего на свете — идти. Просто идти, покалывало на языке. Здесь больше нечего делать. Здесь сгорело его прошлое, а он должен идти — ради будущего. Что это за будущее и кто ему его обещал, Сарет как-то забыл поинтересоваться. Но пошел, неловко переставляя ноги. Куда-нибудь он все-таки дойдет. Пусть он вдоль ручья, как он наставлял сестренку. Может быть, он еще сможет встретить ее?

Или ее обмороженное тело? Хорошая же встреча. Не сидела же она под кустом, выжидая все эти дни, когда он уже выгорит, наконец?

Ну, а вдруг.

И в правду, — подбодрял он себя, пока шел, — сидеть здесь и ждать, пока пепелище остынет, вырывая по капле мгновения жизни, ужасно глупо. Пусть бы он пошел дальше, он и идет дальше. Это все равно лучше, чем сидеть, жалеть и ругать себя. Можно же ругать и жалеть на ходу! Все прошлое оставить позади.

В этом страшном Лесе наверняка еще есть что-нибудь, на что не грех поглядеть, прежде чем холод доконает его.

Вот пепелище осталось позади, а под его босыми стопами захрустел настоящий, обжигающий снег. Сотрясаясь каждый шаг, Сарет вскоре горько пожалел, что вообще вышел из теплого круга. Но возвращаться не стал. Какой смысл? Так умереть проще и быстрее.

Холод. Не осталось ничего кроме холода. Сеншес… будь милосерден. Убей его побыстрее. Не мучай.

…Викта тоже ушла сюда умирать.

Но у сестры хотя бы был философский камень с собой. Он не даст ей умереть так глупо, как умрет он.

Была бы в его распоряжении хотя бы пара сапог, может он и отыскал бы сестру. Маленькую, вмерзшую в сугроб, сжимающую его философский камень, его подарок. Но такими темпами он точно ее не разыщет. Не успеет солнце собраться за горизонт, когда Сарет повалится в снег с отмерзшими конечностями.

Интересно, как далеко она успела уйти. Не станет же она возвращаться за ним? Ну не дура же она?

Наверняка сестра уже за мили от этого места — спасает свою жизнь и свое будущее изо всех сил.

* * *

Сознание вернулось, и пожар головной боли начал разгораться, отгоняя от себя все остальные чувства. Она ощущала, как на голове набухала громадная шишка и начинала сводить ее с ума. Викта застонала — Сеншсе, как же больно… Звон в голове только нарастал.

Она хотела потрогать шишку, через которую в нее затекает боль, но руки не дались ей — оказались крепко-накрепко стянуты толстыми ремнями. Нитсири не мгла пошевелить даже розовым мизинцем, проглядывающим через порванные и давно нестиранные чулки. Где ее сапоги? Почему она босая? И сидит прямо на снегу, широко расставив ноги, привязанная к какому-то дереву…

О, Сеншес… Как же болела голова…

Сквозь деревья прокрадывалось утро — неспешно, лениво разгоняло оно синеву, заливая все тягучим, молочным туманом. А в голове гудел колокол, бился о ее черепушку своим языком. Нитсири попыталась поднять голову, застонала и зажмурилась — смотреть прямо на огонь в десятке шагов от нее было выше ее сил. Пламя ослепляло, прожигало мозг насквозь. Кажется, левый глаз заплыл — видимо, тот удар был не единственным. Она аккуратно приподняла здоровое веко. Через щелочку разглядела бугристые тени с рыжими бородами, мех и железо — псоглавцы, кто же еще?..