Александр Гарин - Месть ведьмы (СИ)

   Казимир до боли стиснул челюсти.

   Жар.

   Размеренные удары под твердью камня.

   - Мы в груди Короля, - обреченно подтвердила Сколопендра.

   Комес еще раз взглянул в лицо Кали, точно отдавая всего себя в едином взгляде, и пал на колено, склонив голову едва не на грудь.

   - Прости, что потревожили тебя, всесильный Король, - напрягая голос, чтобы переорать подземный грохот, и одновременно сдерживая его, дабы не казаться непочтительным, молвил он. - Я, человек, пришел просить твоего справедливого суда между мной и одной из подвластных тебе тварей, которой уже нет среди живых.

   Глухой рокот прокатился по гроту, пол под ногами приподнялся, толкая рыцаря в подошвы. Козерог накрутил на палец колечко бороды, меряя комеса влажно блестящими глазами.

   - С колен встань, человечишка, - выставив вперед пламенеющую бороду, ухмыльнулся кнакер, - Королю все одно, как ты ему вину доложишь, стоячим али коленнопреклоненным.

   Волна зноя прокатилась от стены к стене, выжимая у Казимира соленые капельки над губой.

   - ГОВОРИИ...

   Покосившись на козлоногого, Казимир поднялся на ноги, стараясь ни с кем не встречаться взглядом.

   - Несколько лет назад, - тише пробормотал он, - ведьма из нечисти безо всякой обиды с моей стороны наложила злое заклятье. Пока оно на мне, я не могу жениться и продолжить свой род. Я прошу тебя, всесильный Король, решить мою судьбу и судьбу моих потомков. Сними несправедливое заклятье, ибо гложет оно меня изнутри лютой пыткой. Жить с ним не могу, легче гибель. Реши, как быть мне дальше. А ежели оставишь, предай смерти хоть тут, ибо все равно мне с ним не быть!

   Комес договорил. Воцарилось молчание, прерываемое лишь подземным гулом. Король молчал, молчали и его подданные. Лишь козлоногий явно имел, что сказать, кося на Казимира ехидным взором. Поймав взгляд Кали, он игриво подмигнул, но тоже молча. Никто не смел говорить вперед Короля, вот-вот должного изречь свою волю.

   - Трудно... - спустя очень долгое время произнес чудовищный голос. Удары сердца владыки нечисти стали как будто глуше. - Трудно решить, и трудно не решать... Сущность обидчицы твоей покорежена от боли, но в ее боли нет твоей вины... Не должно было карать тебя за проступок другого... Заклятию, наложенному без вины, должно быть сняту.

   Как ни сдержан был Казимир, он не смог удержаться от улыбки. Однако на лице Кали лежала тень еще большей тревоги, нежели ранее.

   - Дозволь мне сказать, Повелитель! - не выдержал кнакер, тряся бородой. - Этот человек для нас, твоих подданных, опаснее, противнее и злее любого предавшего свою суть мракоборца-истребителя! За три года, что Сечь попала в его владение, от его руки погибло больше из наших, чем успело передохнуть от дряхлости за две с небольшим сотни лет. Жизни не дает! Травит, эдакая дрянь, режет, колет, жгет, убивает, истязает по-страшному! На руках его кровь, да и весь он кровавый! Отдай его нам, Повелитель! Вот справедливо-то что будет!

   - Отдай! - неожиданно поддержал козлоногий, немыслимым образом оказавшийся неподалек от Кали. - Трех лесовиков пережег, из родни моей дальней! Вся Сечь от него стонет! Присуди, владыка, Залы Боли. Пусть трижды там за каждую отнятую жизнь подохет!

   Толпа нечисти поддержала своих предводителей одобрительным визгом и воем. Со всех сторон Казимиру раздавались обвинительные выкрики тех, кто мог говорить. Комес молчал под градом обвинений. Они были если не справедливы, то правдивы.

   Рука Кали лежала в его руке.

   - Говори, человек, - грянул голос, мгновенно заставивший умолкнуть разошедшихся обвинителей. - Что есть у тебя сказать на это?

   Комес почувствовал, как вздрогнула Каля.

   - Я защищал моих крестьян, - угрюмо ответил он, сжимая девичью руку. - Твои подданные часто нападают на них, либо наносят урон их стадам. Не успел я принять наследство, мой замок превратился в место истинного паломничества. Из каждой деревни, что выстроена оголенным боком к Сечи, каждый день являлось по солтысу либо по цельному отряду просителей. Все как один просили защиты от твоих тварей, Король. Что было мне делать? Я собрал отряд из своей стражи и отправил их в ближайшее село, что несло потери от набегов выворотней. Из всего отряда в замок воротились двое воинов, из которых один был обречен - выворотень рвал его зубами, и он сам должен был стать выворотнем. Он пожелал умереть человеком. Мне пришлось убить его своей рукой. В тот же день пришло послание из другой деревни - мелкие мохнатые паразиты вновь вышли из Сечи и обожрали большое стадо вместе с двумя пастухами.

   Казимир бросил гневный взгляд на молчавшую по велению владыки нечисть.

   - Отец мой не трогал Сечи, - продолжил он ровно. - По молодости лет я не занимался хозяйными делами и не спрашивал его - с чего. В юности же покинул отчий дом и вернулся уже зрелым. Не знаю, почему мои предки не ограждали своих людей от подлых тварей. Но у меня не стало терпения сносить сии бесчинства в своих землях. Верно, что я приглашал мракоборцев отовсюду. Верно, что многому учился у них. Верно, что в моих землях верных мне воинов поболее, чем у сюзерена моего, короля Златоуста, и самые умелые да опытные из них - в Сечи. Верно, что убивал я чудин твоих, где только видел. А только для меня они - враги, и в том, что делал, не раскаиваюсь. Суди, Король.

   Комес умолк. Ладонь Кали в его руке была ледяной.

   - У каждого своя правда, - прогрохотал Король, речь которого по мере пробуждения становилась все более связной. - Ты убивал моих подданных и не отрицаешь того. Их кровь на тебе и они вопиют об ответе за сотворенное тобой. Дела твои не могу оставить безнаказанными.

   Козлоногий даже прищелкнул пальцами от восторга. Влажные глаза его блуждали по Калиному телу так уверенно, словно это ее, а не Казимира королевская воля вот-вот собиралась отдать в руки свиты.

   - Но ты пришел ко мне за справедливым судом, - продолжал Король, и его голос набирал силу. - Долгое время нес ты наказание от твари моей без вины. И мука твоя была сильна. Дурманила она разум твой. Мыслить связно мешала. Видел ты вину всех чуд перед собой и родом человечьим. Трудное дело твое, человек.

   Удары каменного сердца делались сильнее.

   - Если бы ты первым стал творить свои бесчинства среди моего народа, не думал бы я долго. Вы, люди, сделались сильнее. Боги и духи покровительствуют вам. Изничтожаете вы подданных моих за один только вид, нигде в покое не оставите. Многих ты убил, человек, да убивал с неправедной жестокостью. Скажу опять - нанеси ты обиду первым, и я послушал бы подданных своих. В Залах Боли пережил бы ты каждую смерть так, как чувствовал умерщвленный тобою чуд. Наказание это не оставляет людского даже в таких, как ты. За жестокость свою навеки остался бы ты в моем царстве, среди тех, кого ненавидел, присоединившись к моей свите.