Алла Дымовская - Маленькая желтая лампа

– Воняет? И пусть воняет. Если подохнет, вони будет еще больше. Так что терпите, – и более заступничества не принял.

Пришлось вмешаться добровольному корабельному миротворцу доктору Го Цяню. По обыкновению, китайский магистр предпочитал общие проблемы выносить для разрешения на люди. Так и случилось – позавчера в экспресс-столовой, когда все малое население корабля, кроме вахтенной дежурной Таны и арестованного сеньора Рамона, собралось по расписанию за вечерней трапезой. Доктор Го сначала мягко попросил Командора, получил твердый отказ и после этого уже обратился вроде бы и ни к кому лично, но ко всем вместе и персонально к каждому.

– Выброшенный на берег кит не может, к жалости, объясниться человеку, почему задыхается на суше. Надо понять самим и, поняв, спасти. Интеллектуальное голодание страшнее физического. Чистая энергия «дэ» внешним запретом не позволяет душе нужного преобразования в добродетель. Затем душа теряет свое будущее совершенство, может, безвозвратно.

– Мой дорогой Го Цянь, не в обиду вам замечу: все это философия. Нисколько не умаляю ее значения, но что хорошо для университетской кафедры, мало пригодно для путешествия в режиме спецрейса, – неохотно отозвался Командор, хотя магистр теперь и не обращался к нему напрямую.

– Уважаемый Юл, я вполне с вами согласен. Поэтому нам ничего не остается, как погубить одного из нашей экспедиции. Значит, не будем больше об этом, – и хитро замолчав, доктор Го Цянь с величавой покорностью возвел горе блестящие маленькие глазки.

Но тут, что называется, взорвалась общественность. Более того, сам Хансен не ожидал предательского, притворного смирения со стороны душки-магистра – тоже мне, старинный приятель!– и даже утратил толику самообладания, что для Командора вообще вышло небывалым делом.

Когда гвалт немного поутих – говоря иносказательно, был выпущен пар, – слово держал Арсений. Короткая речь магистра не оставила его равнодушным.

– Мое заступничество вряд ли принесет результат, поэтому выскажусь как специалист… Уж простите, господин Командор, но при иных обстоятельствах слушать меня вы не станете, – упредил возражения старого пирата доктор Мадянов. – Я считаю, сеньора Рамона нужно не просто отпустить на свободу, но и позволить ему комету. Для вас – это пара часов неудобства и беспокойства, для него – решающий фактор психологической устойчивости. Тем более впоследствии, получив желаемое, сеньор Рамон вернется к абсолютно адекватному поведению. Это я гарантирую.

– Юношеский максимализм, помните, Хансен, я тоже был таким, – вдруг мечтательно произнес (кто бы подумал!) интендант Пулавский. – Да и вы хороши, взять хотя бы нашу совместную знаменитую вертикальную атаку на Демосе? Как припомню задним числом – сам себе содрогнусь: зачем было надо так рисковать? Подождали бы блокирующий крейсер и дело с концом. Но вы бы не стали тогда тем Командором Хансеном, которого я знаю сейчас.

– С точки зрения инструкций Совета прямых запретов на сопутствующие локальные полеты челноков не имеется, – казенным и чуть заискивающим голосом произнес Цугундер. Давно утратив прежний апломб высокого чиновника, ныне комиссар четко держал нос по ветру, в смысле, к какой группировке местной общественности ему выгоднее в тот или иной раз примкнуть.

– Я мог бы контролировать его с борта, – предложил неожиданно свои услуги Гент, хотя к судьбе астрофизика он в общем-то казался до сих пор равнодушным, а порой отпускал и грубые шутки.

– Допустим, Рамона я освобожу. Допустим! – снова взяв командирский тон, начал в наступившей тишине Хансен. – Только объясните мне. Почему его мерзостную комету нельзя наблюдать с панорамных экранов? Для чего лезть в открытый космос? Риск огромен: если учесть максимальное ускорение по отношению к кораблю, все равно нет стопроцентной вероятности, что крошечный челнок сможет вернуться обратно. Малейший промах в траектории, и даже при двойном запасе кислорода гибель будет неизбежной. Рамона уже не подберут, по крайней мере, живым, самый быстроходный крейсер доберется в район минимум за земной месяц. А мы не в состоянии развернуться, напоминаю еще раз!

– Мальчик хочет зацепить хвост почти у ледяного ядра. Мы пройдем совсем рядом, это возможно. Хочет взять пробы, а с борта этого сделать нельзя. У нас же не предусмотрен маневр, захватить образец «гравитационной рукой» тоже не выйдет, слишком далеко, – пояснил пан Пулавский. Видимо, за три месяца соседства с Эстремадурой проблемы астрофизика стали ему хорошо известны.

– Что в этой паскудной комете особенного? Почему нельзя попросту послать к ней отдельную экспедицию? А данные передать к нам на борт вместе с анализом ее чертовых образцов? – вспылил Хансен, предчувствуя, что до момента полной капитуляции осталось совсем немного – один увесистый аргумент.

– Не думаю, уважаемый Юл, что вам известны реалии подводных течений высокой научной действительности, – мягко возразил ему доктор Го. – Комета может не быть особенной, и это именно требуется проверять. Она редкая, случайная гостья из облака Оорта. Ее обнаруживали недалеко от двухсот лет назад. Явление на орбите Урана. Сейчас по параболе удаляется из системы. Стандартная ее идентификация не удалась. В силу общего сбоя аппаратуры, близко мистическим характером. Но чтобы организовать отдельное изучение, нужно долгонудное оформление циркуляров и бесчисленных прошений. Так как проблема не исчисляется насущной, даже не стоит нигде на очереди исследования. И возможно, более никому не нужна. К тому же случай и называет себя удобным, потому что у некоторых есть ум счастливо его не игнорировать. Вам всегда к лицу было упрямство, дорогой мой Юл, но имеется день, когда победа достается отступившему на шаг.

– Вообще-то мальчик не причинил никому вреда, кроме как себе самому, – снова вступился пан Пулавский, при этом его полное усатое лицо чуть скривилось, видно, интендант припомнил сокрытое осквернение камбуза. – И если он так желает свою комету, рисковать тоже ему одному… Конечно, вы скажете – ремонтный бот. А я скажу, бог с ним, с ботом, хотя и ответственное за хозяйство лицо. Все равно, пользы от наших челноков кот наплакал. Да и какого такого лешего чинить теперь снаружи? Летим, как майские жуки в коробчонке.

– Господи Боже, если ты есть! – не выдержала на удивление трезвая в тот день Кэти Мелоун. – Я уж слышать больше о вашей комете не в состоянии! Или пусть парень, наконец, совокупится с этой космической дрянью, или дайте ему обратно гермошлем и перекройте кислород. Иначе гермошлем надену я!

– Хватит! – рявкнул тогда во всю глотку Хансен. – К дьяволу! К его бабушке! В ледяной ад! В черную дыру! Во вселенскую задницу! Пусть полоумный псих летит, куда пожелает! На ремонтном боте! На плазменном луче! Верхом на пушке или на тебе, пан Збигнев, раз ты такой сердобольный! Похороны за общественный счет! И чтоб ни-ни! Чтоб ни единая живая душа! Даже! Не заикнулась! При мне! Делайте, что хотите! – в порыве ураганного верховного гнева возопил Командор, все же бросил напоследок своему второму пилоту: – Ты, однако, проследи! – и вышел вон.