Кэтрин Куртц - Тень Камбера

— Memento, homo, quia pulvis es, et in pulverem reveris… — произнес Дункан, с особым старанием выводя крест на лбу у Моргана.

«Очень рад, что ты все-таки смог прийти сегодня утром, — добавил Дункан ментально. — Встретимся в ризнице, попозже».

Моргану пришлось опустить голову, скрывая улыбку. Он подождал, пока Дункан не закончит с всадником Мак-Эвана и не пойдет дальше, перекрестился и поднялся с колен. Он отошел назад в относительно уединенное место у одной из колонн, где оказался в тени, для того, чтобы продолжить наблюдение, пока все кающиеся грешники не получат пепел. На самом деле, никто не поднялся с колен и не ушел, когда Дункан стал помогать Шандону справиться со склонившимися с его стороны алтаря. Никто не отказался получить помазание от Дункана, но Морган чувствовал тревогу и напряжение, исходящие от людей, покидающих место у алтаря, наконец, выполнив свой долг. Он даже заметил, как один мужчина украдкой тер лоб, чтобы стряхнуть пепел, полученный от Дункана, — считая, что его никто не видит.

Морган знал, что отцу Шандону потребуется несколько минут на переодевание, поэтому подождал еще некоторое время перед тем, как отправиться в ризницу. Подходя к ней, он услышал доносящиеся изнутри гневные голоса, и ни один из них не принадлежал Шандону. Когда Морган с беспокойством толкнул дверь и вошел, с его защитами столкнулись другие защиты Дерини, причем не только Дункана.

— На самом деле я не хочу это обсуждать, Денис, — говорил Дункан. Ни он, ни Арилан, оказавшийся в ризнице, даже не взглянули в сторону Моргана, когда тот прикрыл за собой дверь и прислонился к ней, с тревогой наблюдая и слушая. Отец Шандон сидел на стуле, положив голову на стол, то ли заснув, то ли потеряв сознание, все еще облаченный в одежды, в которых проводил помазание. Очевидно, в такое состояние его погрузил кто-то из Дерини, когда спор принял оборот, слишком специфический для ушей посторонних.

— Тебе все-таки лучше снова подумать о том, что говорить дальше, — сказал Арилан. — Неужели ты не понимаешь: ты мог поставить в опасность всю Церковь. Ты видел, что произошло. Одно дело, когда они только подозревали, что ты можешь быть Дерини… Боже, Дункан, неужели ты не мог подождать?

— А сколько я должен был ждать? — парировал Дункан. — Двадцать с лишним лет, как ты? Именно столько ты служишь священником? И ты до сих пор не признался, кто ты есть! Кто-то должен был стать первым, если мы когда-нибудь хотим дождаться перемен.

Арилан слишком разозлился, чтобы отвечать, и резко отвернулся, невидящим взором уставившись в витраж. Окно было сделано из цветного стекла в разнообразных композициях, которые, как предполагалось, символизировали океанские волны. Сквозь стекло в помещение попадал солнечный свет. Лучи, проходящие сквозь цветное стекло, отбрасывали на лицо, руки и простую черную рясу Арилана цветные пятна. Морган взглянул на Дункана, не решаясь вмешиваться, но внимание Дункана в любом случае было сфокусировано только на собрате-епископе.

— Я был первым, когда-то, — наконец тихо произнес Арилан. — О, нет, не я — Джориан, но я оказался первым, кто успешно преодолел все преграды и не был обнаружен.

Он положил обе руки на край престола и уставился на белую напрестольную пелену, покрывающую его, затем обернулся назад через плечо.

— А ведь это не так уж плохо, так, Дункан? Быть первым Дерини, получившим сан за почти двести лет? И ты его получил. А после тебя, в последние два или три года, появилось несколько других. Готов поспорить: ты о них не знал. Но если бы я попытался все это провернуть, когда был первым, то уже покинул бы этот свет, как Джориан и все остальные, кого они убили до него! Поэтому, черт побери, не смей говорить мне о том, что кто-то должен был стать первым!

Когда Арилан снова повернулся к Дункану, чтобы бросить ему открытый вызов, Морган почувствовал, как оседает у двери, закрыв глаза и предаваясь воспоминаниям.

Джориан. Боже, он помнил Джориана! Моргану едва исполнилось тринадцать, и он был оруженосцем при дворе Бриона, когда один из королевских капелланов настоял, чтобы домашний Дерини короля присутствовал на казни бывшего священника Дерини Джориана де Курси, бросившего вызов закону.

Морган был уверен: его собственный почти парализующий страх смерти от огня идет от того ужасного дня, когда его заставили смотреть, как языки пламени охватывают беспомощное извивающееся тело де Курси. И это был не последний раз, когда ему довелось видеть этот ужас.

Морган понял, что вспотел под тяжелым плащом, когда открыл глаза и содрогнулся от воспоминаний. Но его реакция была очень слабой по сравнению с реакцией Дункана. Мак-Лайн стал белее стихаря, а его защита сделалась абсолютно непроницаемой, даже для Моргана.

— Что ты хочешь сказать: появилось несколько других? — прошептал Дункан. — Ты хочешь сказать, что нас стало больше? Есть еще и другие священники Дерини?

— Немного, но есть, — холодно сказал Арилан, наполовину повернувшись к витражу.

— И… это ты организовал?

— Заплатив определенную цену, да. Сильно помогло то, что я — тайный Дерини среди духовенства. А то, что я епископ, о котором не знают, что он — Дерини, помогло еще больше. Теперь же все знают или вскоре узнают, что по крайней мере один из нас проник в епископат, а где есть один, могут оказаться и другие. Это может не беспокоить здравомыслящих честных священников, таких как Вольфрам, после того, как они свыкнутся с этой мыслью. Но, предположим, есть еще несколько епископов или будущих епископов, подобных Эдмунду Лорису, а не Томасу Кардиелю? Ты что, хочешь, чтобы это снова вылилось на головы невиновных?

Дункан отшатнулся, словно получил физический удар. Арилан нисколько не щадил его.

— Я сделал то, что сделал, как раз ради того, чтобы остановить подобное, — прошептал Дункан, опускаясь на скамью, стоявшую за его спиной. — Мы должны показать миру примером наших жизней, что не являемся злом. Я сделал это, чтобы у моего сына был шанс стать частью этого примера.

— Вот она — суть дела, не так ли? — тихо спросил Арилан. — Дугал, твой сын. — Он вздохнул, скрестив руки на груди и глядя в пол. — Возможно, именно поэтому мы не позволяем священникам жениться, Дункан. Мы очень привязываемся к плоти от нашей плоти, и когда приходит время и нам нужно сделать выбор, очень трудно выбрать Бога, а не своего ребенка. Лишь немногие способны на подобное. Но их не следует просить об этом.

Резко вдохнув воздух, Дункан поднял голову.

— Я не изменю своего решения, Денис. Я — отец и священник, и я намерен продолжать быть и отцом, и священником. На самом деле, эта двойственность в конце концов и заставила меня сделать то, что я сделал — простое удивление от того, что Бог совершил свое таинство таким образом. Он призвал меня служить Ему и одновременно позволил мне зачать ребенка.