Сергей Малицкий - Карантин

Впереди показался город, в котором Павел уже побывал вчера. Объездная пошла вправо, и, завидев припаркованную у обочины машину дорожной службы, Павел подумал одновременно и о том, что показываться на территории обиженного полковника Бабича ему не следовало бы, и о том, что ему очень пригодились бы другие документы, и о том, что сквозь напряжение и гнев в нем начинает накапливаться утомление и безразличие. Прикрываясь фурой, Павел миновал патрульную машину, посмотрел в зеркало заднего вида на милиционера, который что-то выглядывал в потоке, и свернул к придорожному кафе. Из машины он не вышел, загнал «девятку» за «газель» с потрепанным тентом, вытащил таинственное устройство. Осторожно повернул рукоять, вдавил крайнюю кнопку. Зеленый штрих немедленно ожил, но писка, вибрации не раздалось. Павел повернул прибор раструбом к себе, ничего не изменилось. Устройство не действовало.

— Что прикажешь делать? — спросил Павел, вытащив из кармана Томкин паспорт с вырванной фотографией, вспомнил ее улыбку. — Что ты задумала? Почему исчезла так, словно пыталась убежать? Что ты делала возле мастерской? Или проехала мимо? Или тебя провезли мимо? Или взяли твой телефон и отправили сообщение, попутно рассматривая пожарище? Зачем? А может быть, ты лежала связанная на заднем сиденье в машине, которая стояла еще вчера у этого кафе? Куда тебя везли?

Прибор запищал в то самое мгновение, когда в висках зазвенело, а пальцы уже привычно отяжелели. Павел повертел газоанализатор в руках, удостоверился, что звук и вибрация по-прежнему усиливаются, когда раструб устройства направлен на него, и соединил пальцы. Сделал так, как учил его Алексей. Успокоил дыхание. Представил головную боль, звон в ушах чем-то вроде искрящегося облака и медленно повел его по левой руке к пальцам, перебросил в правую ладонь, поднял к плечу, погрузил в него виски и затылок и вновь отправил в левую руку. Он прекрасно понимал, что никакого облака в его жилах нет, но спокойствие почувствовал. Даже пальцы стали легкими, хотя подушечки их словно нагрелись. Так нагрелись, что Павлу пришлось ухватиться за мочки ушей.

Прибор замолчал. Это уже было интереснее. Может быть, он и в самом деле был анализатором? Только не газоанализатором, а анализатором состояния самого Павла. Осталось только понять, зачем нужны остальные кнопки.

— И не сошел ли я с ума, — вслух пробормотал Павел и выбрался из машины под пасмурное августовское небо.

«Газель» была пуста, — видно, водитель сидел в кафешке при заправке. До колонок оставалось метров пятьдесят. Ветер сносил запах бензина в сторону. Павел осторожно подвигал рукоять, держа устройство чуть ли не в вытянутой руке, затем нажал вторую кнопку. Прибор остался безмолвным, но на стволе засветился второй штрих. Он был не зеленого, а желтого цвета и словно переливался от одного края к другому.

— Заряжается? — предположил Павел и, оглядевшись, пожал плечами. Никаких источников зарядки он не видел. Хотя теплые лучи солнца ощущались даже сквозь тучи.

Оставалось проверить третью кнопку. Павел нажал ее еще осторожнее, чем две предыдущие, и тут же почувствовал дрожь рукояти. Устройство ожило. На стволе вспыхнул красным последний штрих. Хотя подсвечен он оказался едва ли чуть больше, чем наполовину. Павел повернул рукоять, задумался, глядя, как индикаторы неведомого устройства гаснут, а кнопки послушно поднимаются над уровнем ствола, и поругал изобретателя за неудобство. Конечно, черт знает зачем был нужен газоанализатор серому — вряд ли для того, чтобы крушить телом Павла мебель, но пользоваться им было не с руки. Поди попробуй и нажми нужную кнопку в спешке! Впрочем…

Павел опять отключил устройство, повертел его в руках, заглянул в воронку, которая оказалась заполнена ка- ким-то губчатым веществом, прислушался к щелканью кнопок, гудению рукояти и со щелчком повернул ее в другую сторону! Кнопки мгновенно утонули в профиле ствола, все три штриха осветились зеленым, а под безымянным и средним пальцами почувствовался упор.

«Вот и спусковой крючок», — подумал Павел и огляделся.

В отдалении лениво шевелились заправщики. У выкрашенного в красный цвет ящика с песком вытянул лапы кот. На ветвях сирени в паре шагов от Павла чирикали воробьи. Он вытянул руку перед собой и с усилием стиснул рукоять.

Раздался противный свист, но ничего, кроме этого, не произошло. Воробьи продолжали чирикать, ветер — щекотать шею, трасса — гудеть ползущими в сторону Москвы машинами. Вечер воскресенья.

«Куда меня понесло? — задумался Павел. — Захочешь в Москву вернуться — встанешь в пробку часов на пять. Ладно. Незачем пока возвращаться».

Устройство продолжало согревать ладонь. Павел посмотрел на индикаторы. Первый молчал, второй помаргивал, как будто продолжал заряжаться, а последний сократился на треть. Прибор рассчитан на пять нажатий, понял Павел.

Два были сделаны в отделе, еще одно только что. Осталось два. Но в отделе нажатия закончились плачевно, а здесь… Сломалась штучка?

Павел повертел оружие, а он уже был уверен, что в его руках оружие, поколебался мгновение, затем выставил вперед левую ногу и направил устройство на ступню. Вчера он попал под удар дважды и не получил даже синяка, не то что в первый раз, в собственной квартире. И все же…

— Я — идиот, — заявил он и нажал на выступ.

Одновременно со свистом на ногу словно свалился тяжелый мешок с песком. В глазах опять вспыхнули искры. От неожиданности Павел присел, но уже в следующий миг выпрямился. У ног грохнулась пролетавшая ворона, посыпались с куста воробьи и с истошным криком поползла в траву кошка.

— Вот ведь люди, — покачал головой вернувшийся к машине «газелыцик», — Кошка-то чем тебе не угодила? Камнем, что ль, кинул?

— Нет, — хрипло ответил Павел и посмотрел на мужика так, что пузатый работяга испугался, поторопился прыгнуть в машину и выжал газ.

Павел присел возле вороны. Глаза у нее лопнули, вокруг клюва выступили капельки крови. Кровь покрывала брюхо и шею птицы. Павел смотрел на ворону, к гибели которой был причастен, и вспоминал рассказ бабушки.

«Захожу я домой, а дома тишина. Ни ты, малец, не скандалишь, ни мамка твоя сковородками не гремит. Вбегаю в комнату, а она, сердешная, сидит на диванчике вполоборота, словно загораживает ребенка своего от кого-то, а сама не шевелится. А ты-то лежишь на диванчике и ножками сучишь! Подскочила я к дивану, на руки тебя подхватила, на дочку свою посмотрела, а она уж не дышит! И капли крови у нее на лице! А глаз словно вовсе нет! Кровяные сгустки только…»

21

Алексею было едва ли за тридцать. Со спины он напоминал юношу, но, обернувшись, всякий раз вводил в недоумение. Улыбка, подбородок и светлые вихры соответствовали годам двадцати, морщины у глаз и на скулах — сорока, а глаза — всем пятидесяти. Когда после занятий Алексей раздевался, чтобы принять душ, Пашка замирал от восторга. На сухом, плотном теле наставника не было ни грамма жира, а его узкие и сильные мышцы напоминали канаты! Мальчишки, которые не соблазнились экзотикой кэндо, одно время посмеивались над молодым тренером, оборудовавшим додзё в подвальном помещении, но затем, когда тот легко утихомирил разбушевавшегося быка одного из авторитетов, приехавшего проверить старания своего отпрыска, прониклись к Алексею почтением.