Ксения Медведевич - Мне отмщение

   - Ты что?!..

   Распахнув липкие ресницы, Антара обернулся на женщину.

   И заорал - так, что чуть стены по бокам от себя не обрушил.

   - Аааааа! Мамаааааа!...

   И припустил из переулочка прочь.

   За его спиной раздался длинный, острый, ввинчивающийся в уши вой. Но Антара не обернулся: ему хватило одного мгновения, чтобы увидеть длинные волосатые уши и острую серую морду, желтые клыки и поднятые к маленьким голым грудям изогнутые, блестящие когти.

   Вылетев из темной щели проулка на солнце, юноша на мгновение запнулся, прикрывая глаза рукавом. Проморгавшись, глянул вокруг и:

   -Аааааа!..

   Черный провал между серыми монолитами дохнул стынью. Три черных пса впились в него красными светящимися глазами. Антара припустил вниз по улице. В одном из загонов за жердями среди человеческих тел копошилось что-то длинное и извивающееся. С другой стороны под навесом сидел человек без лица - спереди на череп натянута была гладкая, как на заднице, кожа. Жующий рот шевелился где-то в середине горла.

   - Аааааа!...

   Навстречу ему выдвинулась блескучая фигурка:

   - Ааааааа!..

   Над головой девушки пылали языки пламени, а лицо плавилось, как золотая маска.

   Кто-то его толкал, кто-то орал вслед.

   В штанину вцепились - салуга?..

   - Ааааааа!..

   Мохнатый шар на пыльных ножках держал ткань длинными треугольными зубами.

   - Ааааааа! - и он судорожно задергал ногой.

   И, потеряв равновесие, тут же рухнул.

   Продолжая орать как безумный, Антара заколотил руками и ногами, отбиваясь от зубов, которые наверняка уже лезли к горлу.

   - Антара, хватит орать!

   Железная рука вдруг вздернула его ноги.

   И Рами, криво улыбнувшись, чихнул Антаре прямо в лицо.

   - Ай!

   - Во-ооот, - послышалось удовлетворенное ворчание сумеречника.

   Юноша разлепил глаза.

   И тут же зыркнул вниз.

   Никого. Никаких шаров на ножках.

   Вокруг стояли, сидели, шли по своим делам люди. Кто-то недоуменно поглядывал в их сторону - ну разорались, пьяницы бедуинские, допились до джиннов в колодце...

   Рами изогнул губы в бледной тонкой улыбке.

   - Что это было? - ежась под осуждающими взглядами правоверных, прошептал ему Антара.

   - Гула, - так же тихо ответил ему сумеречник. - Пошли отсюда, герой.

   Пока Рами неумолимо тащил его за рукав, Антара поинтересовался снова:

   - А... потом? Что это было?

   - Мое второе зрение, - буркнул сумеречник, как будто это что-то ему, Антаре, объясняло.

   Сзади раздалось слитное глухое рычание.

   Сумеречник и человек обернулись одновременно.

   Кто-то с кем-то возился прямо у лавки тандырника. Там всегда было оживленно: черные спины теток то и дело ныряли в жерло печи, поднимающийся жар искажал фигуры, вот разогнулась женщина и вынула круглую, обвисшую у нее с ладони лепешку. Кувыркались в грязи черные от солнца дети. Садящееся над крышами солнце выжигало глаза, пускало на изнанку века волосинки и плавающие пятна.

   Кто ж так рычит?

   Антара сморгнул. Не было никаких детей. На щебенке улицы возились те самые салуги - черные, длинные. Как оскаленные червяки. А от них откатывался и отбивался зажатой в руке туфлей человек. Почему никто не видит? Да нужно ж...

   - Стоять, - тихим страшным голосом сказал Рами.

   И крепко сжал его запястье.

   Из-за низкой глиняной стенки печи показалась приземистая женская фигура - бесформенная и черная. Маска-бирга расчерчивала лицо, торча над носом как клюв птицы. Человек на земле вдруг прекратил свою странную, не укладывающуюся в разум бесшумную возню с собаками. Стоя на четвереньках, поднял голову и уставился на черную тень в спиральном жаре тандыра. И вдруг сломался, сложился, схватился руками за лицо.

   А потом захныкал, закхекал, завыл, раздирая на груди одежду:

   - Горе мне, я грешен! Грешен! О правоверные, перед вами грешник! Да, да, я убил жену, уморил, уморил голодом в подполе!

   Его вопли услышали: люди стали оборачиваться. Тетки над печью разогнулись, позабыв про лепешки. Плетущие корзины бедуины стали откладывать прутья, кто-то приподнялся на своем молитвенном коврике.

   - О, я грешен! Я хотел взять молодую жену, а ту больше не хотел! Старую, больную не хотел! Я запер, запер ее, а всем сказал, что Зухра умерла от болезни!

   С крыш стали свешиваться любопытные головы, откуда-то ручейком слились разложенные для просушки финики, люди подходили, подползали к карнизам, слушая крики:

   - Я хотел ту невольницу, а денег у меня не было! И я запер жену и продал ее драгоценности! Оооо, я грешник!

   На него уже показывали пальцем.

   - Жена умерла, а я купил ту невольницу на вырученные деньги, чтобы остудить жар между бедер! О горе мне, правоверные!

   Кто-то вдруг, словно очнувшись, крикнул:

   - Стражу! Стражу сюда!

   А человек рванул вниз ногтями по обнаженной груди:

   - Мне нет прощения!

   Завизжала женщина: по смуглой коже стекала густая кровь.

   - Мне нет прощения!!!

   И в следующее мгновение человек поднялся и скакнул в пышущий жаром тандыр.

   От дохнувшей красным печки прыснули в стороны люди. Женщины махали рукавами и верещали. В суматохе кто-то задел ногой круглую деревянную крышку тандыра. Она стояла прислоненная к стене - но тут закачалась, заколебалась. И упала на низкую глиняную стенку печи. А потом подрожала в воздухе - и упала плашмя, прикрывая тандыр.

   Если заживо пекущийся человек и кричал, то его не было слышно за дикими воплями бестолково мечущихся людей.

   - Сс-собаки... - ошалело пробормотал Антара.

   Три черных длинных тени с красными глазами неподвижно стояли около пыхающей печки. Деревянная крышка над ней сотрясалась толчками, но они становились все слабее и слабее.

   - Чч-что это?..

   - Псы Манат, - тихо отозвался Рами.

   - Ч-что?

   - Уходим отсюда, и быстро, - мрачно сказал сумеречник.

   И они пошли проталкиваться сквозь давящуюся толпу.

   Господин Абдул-бари ибн Хусам злобно перебирал четки, выдавливая из пальцев их обсидиановые зернышки - одно зернышко за другим, одно за другим. Пальцы господина ибн Хусама дрожали.

   Сидевшие перед ним люди тоже маялись и гляделись неважно. Взмокшие оборванцы в грязных куфиях сопели и даже не решались почесать ногу под туфлей. Ибо начальство трясло от гнева, и четки господина ибн Хусама уже отполировались до блеска.

   Скреплявшая обсидиановые бусины веревочка не выдержала и порвалась. Освободившиеся черные зернышки стрельнули в стороны и дробью раскатились по голому земляному полу. Одному из мужчин задело щеку, но он не изменился в лице.